— Как это? Да вас первый же патруль и загребёт. Леночка, выдай товарищам пистолетики, — распорядился дед.
— Это мигом, Пётр Сергеевич, — девчушка распахнула стоявший за стойкой большой несгораемый шкаф и чуть не полностью скрылась внутри. — Наганы подойдут?
— Сдурела девка? Будто не знаешь, что у них кобуры потёртые. Товарищи из старшего комсостава будут, им с такими ходить неприлично.
— Ещё маузеры есть, — послышался грохот чего-то упавшего и деревянный стук. — С перламутром.
— Не пойдёт, — забраковал выбор дядя Петя. — Они только с кожаными куртками носятся. Посмотри ещё, там на второй полке снизу новые браунинги были, только позавчера из ОГПУ прислали.
— Извините, Пётр Сергеевич, а к чему всё это? — полюбопытствовал Штоцберг. — Мы же не на войну идём, а только в пивную.
— Вы откуда такие тёмные? — удивился швейцар.
— Да это президент Чехословакии со своим начальником Генерального Штаба, — донёсся голос из шкафа. А ещё через мгновение перемазанная ружейным маслом девчушка положила на стойку пистолеты. — Только вчера вечером заселились.
— Вот оно что! То-то я смотрю — говор у них чужой!
— Так всё же зачем? — переспросил полковник.
— Как это, мил человек? — дядя Петя погладил свой автомат. — А ежели преступление какое увидите, теракт там, или прочее непотребство? Непротивление злу — грех. И не только по Божьим законам, но и по человеческим. Статья пятьдесят восьмая, часть четырнадцатая.
— Сурово, — заметил майор Бомжик.
— Зато справедливо, — Пётр Сергеевич положил "томмиган" на стойку. — Прибери-ка его, Лена. А я, пожалуй, провожу товарищей. А то как дети, ей Богу. Одно слово — Европа.
Улицы ночного Нижнего были тихи и пустынны, только двое рабочих, приставивших лестницу к стене старого дома, откручивали табличку с названием и увлечённо разговаривали матом.
— Возвращают историческое имя, — пояснил дядя Петя. — А то перед людьми стыдно было — центральная улица города, и названа в честь родственника негодяя Ягоды.
— А сейчас как?
— Да как и раньше — Большая Покровская. А вот площадь переименовали, да. Хотите посмотреть?
— На что?
— На всё и посмотрим.
Этим всем оказалась большая площадь, одной стороной ограниченная кремлёвской стеной, а торцом выходящая к волжскому откосу. Чуть не на самом краю крутого обрыва кипела работа, не останавливаемая даже в ночное время. Люди в странных оранжевых жилетах с номерами на груди и спине, видимо заключённые, так как в стороне лениво покуривали несколько конвоиров, вручную месили бетон деревянными лопатами. Другие возили его на здоровенных тачках с деревянными же, но почему-то квадратными колёсами, и заливали в котлован. Всё это действие происходило под хриплый аккомпанемент патефона, из которого доносились одни и те же слова, записанные на грампластинку: — "Охрана стреляет без предупреждения! Шаг влево — агитация! Шаг вправо — провокация! Прыжок на месте считается побегом!" Ещё один похожий агрегат имитировал захлёбывающийся лай овчарок.
— Это ГУЛАГ? — Штоцберг перекрестился на православный манер.
— Ага, — подтвердил Пётр Сергеевич. — Образцово-показательный филиал. Создан специально для бывших польских, литовских, и прочих прибалтийских журналистов. Товарищ Деникин с товарищем Сагалевичем их сюда специально присылают, на строительство памятника Козьме Минину и Нижегородскому ополчению.
— Инструмент какой-то странный, — заметил майор Бомжик.
Дядя Петя посмотрел, как один из заключённых пытается сдвинуть тачку.
— О чём писали в своих газетах, то и получили. Восстанавливаем историческую справедливость. Зато как символично — поляки закладывают фундамент под памятник Минину. Здесь закончат, начнут князю Пожарскому постамент готовить.
Чехословацкий президент задумался, а потом осторожно поинтересовался:
— Извините, а сюда можно только журналистов присылать?
— Хотите внести малую лепту? Думаю, что для дружественного государства всегда смогут сделать небольшое исключение. В планах ещё лестницу пустить к самой Волге.
Иван Дмитриевич, осторожно переступая через приготовленные для опалубки доски, подошёл к краю откоса и оценил предполагаемый объём работ.
— Да здесь дел всего на пару лет, — разочарованно произнёс он.
— Боитесь, что вернут?
— Есть немного…
— Да не беспокойтесь — партия о них позаботится.
— А где же пиво? — напомнил Фёдор Михайлович Бомжик, не любивший разговоры о политике.
— Да ну его нафиг! — махнул рукой Штоцберг. — Нам с утра новые самолёты получать, а к вечеру быть в Праге.
— Вы же говорили — завтра!
— Нет, именно сегодня. И ты знаешь, Федя, — полковник позволил себе некоторую фамильярность, — мне неожиданно начинает нравиться быть президентом.
Глава 21
Об Америке мы знаем,
Что её открыл Колумб.
После викингов, якутов и туркменов.
А индеец Гойко Митич
Всех ковбойцев обманул.
И куда-то спрятал золото Мак-Кены.
Сергей Трофимов
Прохладное лето 34-го. Житие от Гавриила.