Пёс, который изменил мой взгляд на мир

Вертолет с припасами опоздал на полчаса, но уже через пару минут после того, как мы с Джоном вернулись на базу, вокруг нас собрались все. Первым делом стали распределять почту – ее было четырнадцать мешков. Я все еще отряхивался от пыли, поднятой улетавшей вертушкой, когда меня окликнул босс. Он только что переговорил со штаб-квартирой в Кэмп Бастионе, ему сообщили новости про Тома и Мэтта. Он не сразу к этому подошел, и я старался держать себя в руках и не перебивать. Вид у кэпа был усталый, но, думаю, и мы все смотрелись немногим лучше.

– Насколько нам известно, они свалились с 70-футового обрыва, и мы до сих пор не знаем, как и почему, – сказал он и сделал паузу, потирая лицо ладонью. – У Мэтта переломы всех конечностей и позвоночника, но обещают, что он поправится…

Я ощутил приступ облегчения, однако уже было ясно, что хорошие новости на этом заканчиваются.

– Жизнь Тома вне опасности, но медики до сих пор возятся с ним. Поврежден мозг и позвоночник. Прогнозы пока не самые лучшие.

Говоря это, он смотрел прямо на меня и старался держать лицо, как положено старшему офицеру. Со своей стороны я пытался слушать его невозмутимо, как подобает спокойному и надежному сержанту. Мне кажется, я не очень в этом преуспел.

– Черт возьми, – сказал я, отворачиваясь и рукой проводя по лицу.

– Жить будет, по крайней мере, уже хорошо, – произнес кэп деланно бодрым тоном. Я знал, что он так же переживает за Тома, как и я.

– Пойду парням сообщу, босс. Они точно захотят все узнать раньше, пока слухи не поползли. – Я очень надеялся, что голос мой звучит достаточно ровно.

Я медленно шагал по дорожке, которая вела мимо полицейского огорода и уборных к казарме, и пытался решить, что сказать. Лицо Тома стояло перед глазами, как живое, с озорной ухмылкой школяра, когда я ему в тысячный раз повторял побриться, пока мы сидели в Бастионе. Со своей щетиной и загаром он больше всего был похож на ковбоя из старых фильмов.

Тому было всего восемнадцать. Я служил в армии дольше, чем он жил на свете.

Я думал о том, как много людей задаются вопросом: зачем такие парни, как Том и Мэтт, рискуют жизнью, если всем вроде бы без разницы, останутся талибы у власти или нет. Если бы завтра к нам явились старейшины и снова потребовали прекращения огня, я бы не удивился. С тем же успехом мы могли бы собраться и вернуться домой. Я не понимал, чего мы можем достичь, сидя на базе, пока талибы укрепляют свои позиции и готовятся к наступлению. Особенно если мы и дальше будем нести такие потери. Но об этом с парнями не стоило говорить.

Я вспомнил, как мы в первый раз патрулировали Гиришк. Незадолго до того, как талибы на нас напали, я заметил двух девчушек в старом дворе с обвалившимися стенами. Моя огневая позиция оказалась совсем рядом. Девочки были еще не настолько взрослыми, чтобы носить паранджу; на них были длинные закрытые ярко-розовые платья. Иссиня-черные волосы доходили до пояса. Я им дружески помахал рукой, они застеснялись и убежали, укрывшись за прогнившей деревянной калиткой, висевшей на одной петле.

Пока мы оставались на позиции, я краем глаза наблюдал за этим двором и вскоре заметил там шевеление. Любопытство взяло верх, одна из девчушек набралась смелости и выглянула. Я улыбнулся и снова помахал ей рукой. На этот раз она широко улыбнулась в ответ.

Нам говорили, что очень важной частью нашей миссии в Афганистане должно стать налаживание хороших отношений с людьми. В тот момент я очень жалел, что не взял с собой конфет, но это был наш первый «настоящий» патруль, и мне это даже в голову не пришло. Слишком много всего надо было упомнить самому и проследить, чтобы парни ничего не забыли. Конфеты уж точно не были в обязательном списке. Когда патруль возобновил движение, я снова помахал девочкам. Их яркая одежда составляла полный контраст с удручающим, унылым, пыльным окружением. Они обе помахали мне в ответ.

Через пару минут талибы открыли огонь, и мы вступили в ожесточенную перестрелку. Их совершенно не волновало, что поблизости были мирные жители и невинные дети.

Мы знали, что должны дать этим девочкам и тысячами других, таких как они, шанс на лучшее будущее. Пока нам давали время и возможность делать свою работу, я надеялся, мы сумеем хоть что-то изменить в этом гиблом месте.

Именно за этим Том и Мэтт поехали в Афганистан: они хотели помочь, как могли. Несчастный случай мог произойти где угодно – хоть здесь, хоть дома. Я понятия не имел, можно ли было предотвратить то, что случилось, но теперь уже точно ничего нельзя было изменить. Не самая приятная мысль, но что поделаешь.

Я остановился и сделал глубокий вздох. Мне надо было вновь стать помощником командира. Понять, как лучше сообщить остальным новости про пострадавших. Это было не просто.

Со своей ограниченной точки зрения, я плевать хотел, о чем думали политики, посылая нас сюда, и даже о тех людях дома, которые требовали, чтобы нас отсюда убрали. Я готов был держать пари, что никто из них ни разу не был в Афганистане.