«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия (СИ)

Еле слышно вздохнув, господина Солосье вдруг прервал граф Набедренных. Говорил он со своей типической задумчивой улыбкой:

— А ведь Британия — остров, что даже хуже, чем город в кольце казарм. Как можно, хватаясь за поиски бессмертия, не просчитывать последствия? Встаёт ведь угроза чудовищного перенаселения.

Скопцов тоже вздохнул. Вот какая есть интересная оказия: так уж повелось нынче в Петерберге, что длинные волосы в моде и почёте именно у аристократов, а людям попроще вроде бы полагается стричься коротко. Сам он, конечно, относился именно к тем, кто попроще — что с того, что сын генерала, — а хвост всё равно отрастил, даже подвивал иногда украдкой. Красиво ведь, хотелось, вот и господин Солосье так же делал. И надо же было такому случиться, что не далее как сегодня утром Скопцов с кем-то в Академии неудачно столкнулся, извинился, а ему в ответ: «Прихвостень!».

Очень обидно сделалось, хоть и впрямь в «Пёсий двор» больше не ходи.

За правым же столом, в компании Хикеракли, тоже дискутировали — а вернее, ругались, и громко, что только не с посвистом:

— …и двоих детей. Сына и дочку, — чуть нетрезво мечтал Валов.

— Каких тебе двоих! Задохнёмся все, как говорится, под натиском немытых тел, — со смехом ткнул его в бок Хикеракли. — Наше человеческое сообщество пе-ре-на-се-ле-но. Видал, в каких условиях дети слуг живут? Это я ещё везучий, конюхам так и так в навозе ковыряться пристало — по роду деятельности.

— Что ж мне, из-за чужого неудобства от своих желаний отказываться? — возмутился Валов.

— Желаний, quelle absurdité, — неприязненно покосился на него Гныщевич. — Своим умом жить надо, а не детям жизнь по наследству ссуживать.

— Плохо, когда старшие младших в собственности держат, — кивнул неожиданно Плеть. — Так тоже бывает, но мало кто умеет. Научит’ся трудно.

— Разве кто говорит о собственности? — встрял Драмин. — Это ты сейчас приписал Коле то, чего он в виду не имел, и передёргиваешь. Можно же просто стремиться оставить след, можно хотеть родительской любви…

— Да я по лицу его вижу, что для него любовь — это институт правильный подобрать, — Гныщевич тряхнул перьями на шляпе, — по стопам запустить.

— Ну я вот по стопам прошёлся и, друг мой, не жалуюсь, никак нет-с, — стукнул кружкой пива по столу Хикеракли, — оченно оно мне сподручно вышло! Скажи, граф, тебе вот какой конюх любезней: свежий али тот, кого ещё папаша делу обучил?

Симметрично графу Набедренных граф Метелин смотрел в сторону и к разговору выказывал абсолютное презрение.

Полные противоположности. «Вы» и «ты». Павлины и навоз. Светловолосый, тихий граф Набедренных и жгучий брюнет граф Метелин с разбойными замашками — даже теперь, когда он бросил напрямую нарушать Пакт о неагрессии. Два совершенно разных, противопоставленных мира — и надо ж им было именно на Скопцове схлестнуться! То есть, конечно, не на нём лично — схлестнула и пересекла их Академия, просто само собой так вышло, что они все естественным образом разделились, а ему выбрать правильный столик, правильный вариант не получается, потому как непременно кто-нибудь да обидится.

— Скопцов! Ты чего тут… Привет, Хикеракли! — раздалось из-за спины, и Скопцов инстинктивно посторонился.

— Мальчик Приблев! — немедленно воскликнули за правым столом. — Conseil pour l'avenir: политически неверно не здороваться первым делом с начальником.

Приблев широко улыбнулся, мимоходом протягивая руку Скопцову. Тот руку спешно пожал, и, наверное, никому и не бросилось в глаза, что пришли они не вдвоём. Разумеется, дальше медлить было нельзя, и оба уселись за правым столом, метелинским. Приблев совершенно сверкал, смеялся, со всеми здоровался, а путаницы в стульях не случилось — второй естественно материализовался по необходимости. Перед обоими пришедшими возникли кружки пива.

— У меня для вас такие новости, такие… А может, и не новости вовсе, но всё равно интересно, — не мог сдержаться Приблев. В последнее время он сменил свои очки на похожие, только почему-то с цветными, ярко-жёлтыми стёклами. Это выглядело одновременно очень молодо и очень взросло; так выглядело, как будто он молодился, хотя молодиться ему, конечно, было пока что вовсе незачем. И может, именно из-за этих по-европейски жёлтых стёкол сейчас и казалось, будто энергия хлещет из него совсем уж через край. Приблев с лёгким смущением объяснил, что, вообще говоря, вовсе ему не полагается рассказывать того, что он сейчас расскажет, но как тут удержишься, тем более что и беды никакой не выйдет, а толк, наоборот, имеется.

Сплетничать то есть надумал. Скопцов сплетни не любил — а с другой стороны, всё равно ведь все этим грешат, верно? Он и сам, в конце концов, тем ещё выходит сплетником. Если уж чужие кости мыть, то лучше вот так — с улыбкой и энтузиазмом, чем от желчи изводиться.

— Только… Новости мои — они про Браду, то есть про мистера Брэда Джексона. И её беременность. Я ведь не то чтобы врач, но учусь, и мне подумалось… — Приблев выразительно покосился за соседний стол.