«Пёсий двор», собачий холод. Том IV (СИ)

Придумаешь, какая от него может быть польза с теперешней неоднозначной репутацией в казармах, — а он пьяный в дым, хотя всю жизнь от бутылки шарахался.

Мальвин столько защищал Твирина ото всех, кто имел к нему претензии, что претензии собственные теперь будто прорвали плотину. Это неумно и вредит делу, но как уймёшься-то.

Твирин, будь он неладен, в отсутствие Мальвина ожил — для того, конечно, чтобы влить в себя ещё водки.

— Будьте так любезны, оторвитесь от стакана. Я уже говорил: у меня к вам неотложное дело.

Твирин поднял мутные-премутные глаза, осоловело моргнул и в один глоток приговорил то, что плескалось на дне.

Мальвин в сердцах сплюнул, сходил за самой объёмной посудиной, без спросу и расшаркиваний надавил левой рукой Твирину на затылок, а правой наклонил посудину — ледяной водице вернее всего стекать с затылка по хребту. Так учил господин Солосье, не тронь леший его душу.

Твирин допился до того, что и задрожал с опозданием. Желание хрястнуть его в висок чугунной посудиной было велико, но неотложное дело, увы, требовало участия живого и способного связать хоть два слова Твирина. За неимением лучшего Мальвин хрястнул по столу.

Сунув для полноты эффекта хозяйский нашатырь, он отошёл к двери и закурил.

— На столе холодный кофе. Пол-литра. Пейте всё, так и так себя не бережёте.

Кофе Твирин презрел, потянулся за папиросами. В кармане они, конечно, вымокли, но Мальвин являть милосердие не собирался. Приметил с усмешкой, что папиросы не солдатские, а вовсе даже индокитайская «Жуань», какую курит Золотце. Сразу ясно, что хозяин лизоблюдствовал.

От твиринских папирос вспомнилось дурное: пленный капитан Гарий Мальвин, приведённый в кабинет к брату, первым делом попросил табаку, а получив, ехидно покачал головой.

«Если сам шиковать не стесняешься, что ж Тима такую мерзость смолит, а?»

Мальвин с неожиданности обмер — привык, что никто в Твирине Тиму не узнаёт. Да и откуда бы Гарию, он Тиму последний раз видел — сколько? — года четыре уже назад, совсем ребёнком.

На том судьба его и решилась. Золотце деликатно спрашивал, не одолжит ли многоуважаемый Временный Расстрельный Комитет парочку пленных мистеру Уилбери под очередные блистательные затеи, и Мальвин сгоряча постановил, что нечего Гарию о кумире Охраны Петерберга слухи распускать.

Кто ж знал, что кумир этот наутро по графу Метелину промахнётся.

А ведь бабка, отец и дядя на Венины похороны для того явились, чтобы про пленного капитана Гария Мальвина узнать. И можно, наверняка можно было ещё у мистера Уилбери его обратно отозвать, но Мальвин и не попытался. После господина Солосье, хэра Ройша-старшего и вот теперь графа Метелина и Вени это попросту нечестно.

— Господин Твирин, что же вас нынче в казармах не видно? — злее, чем хотел, осведомился Мальвин. — Неужто так устыдились конфуза с расстрелом?

Твирин, мокрый и ёжащийся, опять ухватился за стакан.

— Говорят, эпоха прошла… — выдал он глупый, неуместный, жалко хмельной смешок. — Популярных решений.

— Вас так задели тогдашние мои слова? Поразительно. Поразительно, что время от времени вы, оказывается, берёте на себя труд услышать хоть какие-то слова.

Многострадальный стакан всё же выскользнул, но не разбился, а с мерным урчанием рёбер о половицы закатился под койку.

— Господин Мальвин… какого лешего вы здесь?

Мальвин не без облегчения вздохнул.

— Имею к вам неотложное дело. И говорю о том в третий уж раз.

— Чтоб вас леший драл с вашими делами. До восьмого пота, — Твирин забился было поглубже в кресло, но наконец сообразил, что оно немногим суше его одежды, и сполз на пол.

— Не ругайтесь. Поскольку ругаться вы не умеете, это производит слишком сильное впечатление — но не такое, как вам бы понравилось. По этой же причине лучше не пейте.

— И не стреляйте?

— Рад, что вам ясен ход моей мысли.

Твирин запрокинул голову к единственному сохранному подлокотнику и так застыл. На заляпанной его рубахе не хватало пуговиц, да и шея выглядела далеко не самым благопристойным образом — Мальвин с тоской задумался, удастся ли послать хозяина за рубахой (пусть не армейской, но белой) и любым шарфом.

Шейным платком покойного Тимы, что был передан скорбящим воспитателям, тьфу.

— Вздумали в этих комнатах и поселиться? — пнул Мальвин сапогом пустую бутылку. Бутылка поразмыслила и тоже покатилась к койке; наверное, у пола уклон такой.

До ответа Твирин не снизошёл. Ну что ж, не хочет поддерживать видимость дружелюбия — прекрасно, не надо. Какое к лешему дружелюбие, действительно.