Пётр и Павел. 1957 год

– Да нет… Посадили меня. Сначала в колонию для несовершеннолетних… Я зерно из колхозного амбара горстями таскал. Очень кушать хотелось. В сорок втором голодали мы. Страсть!.. Летом ещё ничего, а зимой… целыми семьями вымирали. Так мы зерно это даже сырым ели, – он затянулся, выпустил через ноздри дым и продолжил. – А как стукнуло мне семнадцать, ещё срок накинули и во взрослую колонию перевели на Колыму. Пацаны-уголовники бунт учинили против нашего лагерного начальства, потому как издевалось оно над нами со смаком, не передать как, – он опять затянулся. – Я в бунте участия не принимал, потому как знал, ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Но кто по мелочам разбираться станет? И вкатили всей колонии ещё пятерик, как говорится, за «соучастие». Кроме застрельщиков, конечно, у тех двое самых главных даже вышку схлопотали, – снова затяжка. – Вышел я на поселение в пятьдесят первом, на «материк» мне дорога была заказана и остался я в Сусумане, а это, считай, золотая столица Колымы, на вечные времена. Так я решил тогда про себя, не мог даже в самом страшном сне представить, что усатый таракан концы отдаст и всё в нашей жизни вверх тормашками перевернётся. Поначалу сильно бедствовал, но потом прибился к партии старателей и зажил припеваючи, относительно, конечно, но всё-таки! Ни в чём нужды не знал, – он затянулся и пояснил. – Там по долине драга ходит, золото моет для страны, а отвалы, как они, идиоты, считают «пустой породы», дают на откуп нам, старателям. Так честно скажу, мы своей бригадой за сезон в два раза больше золота намываем, чем эта махина за два года, ну, и денег соответственно зарабатываем немерено, – он вновь выпустил дым из ноздрей. – Так бы и жил я на Колыме безвылазно, только в сентябре получаю телеграмму: «Матушка ваша, Владислав Андреевич, преставилась, приезжайте на похороны». Я – к начальству, мол, так и так, отпустите с родительницей проститься. И что бы вы думали, – отпустили. На похороны я, само собой, не успел, но на «материк» наконец-то вырвался и теперь думаю в Москве в Генеральную прокуратуру заявление подать, чтобы, значит, сняли с меня судимость и разрешили жить, где захочу. Теперь, говорят, по всем лагерям такая кампания идёт, «ребилитация» называется. А вы случаем не под эту ли кампанию попали? Угадал?..

– Верно, попал, – улыбнулся Павел Петрович.

– Да-а… Бывшего зэка за версту видать, – сигарета его становилась всё короче, и маленький окурок начал обжигать пальцы. – Так на чём я остановился, товарищ генерал?..

– На заявлении в прокуратуру, но прошу вас, Владислав Андреевич, довольно меня "генералом" обзывать, я же сказал, у меня имя-отчество есть.

– Не могу, – признался Влад. – Не привык я, чтобы генералов по имени-отчеству. Язык не поворачивается.

Павел Петрович хотел было спросить Влада, где и когда он так часто общался с генералами, что привык обращаться к ним только официально, но Владислав не дал ему это сделать.

– Так я, стало быть, продолжаю? Приехал я в деревню родимую, могилу матушки посетил и, как полагается, поминки для соседей устроил. Всё честь честью, как издревле заведено было. Хотя, если по правде, я почти и не знал никого. Но порядок есть порядок: дедовские традиции уважать надо. Вот на этих самых поминках и услышал я трагическую историю Авдотьи Макаровны и её сына Павла, – он загасил окурок о подошву своего башмака и собрался было продолжить, но в это время дверь в тамбур приоткрылась, и в проеме показалось лицо Нюры-проводницы.

– Я вас ищу, а вы вон куда от меня попрятались.

– А какая такая надобность в нас образовалась? – видно было, что Нюра очень нравится Владу, и он изо всех сил старался произвести на неё неотразимое впечатление опытного и галантного кавалера.

– К Ворохте подъезжаем, стоянка аж целых двадцать минут!.. Там рынок при вокзале очень хороший. Если хотите сувенир какой или покушать купить, лучшего места до самой Москвы не будет. Правда-правда.

– Спасибо, Нюра, – улыбнулся Павел Петрович. – Я вашим советом непременно воспользуюсь, – и обратился к Владу. – Извините, Владислав Андреевич, мы наш разговор чуть позже продолжим. Хочу Авдотью Макаровну за роскошный завтрак, каким она нас угостила, хоть чем-нибудь отблагодарить. Так что не обезсудьте.

– А это ничего, остальное я вам после расскажу, как возможность представится. Дорога впереди длинная, – успокоил Павла Петровича Влад. Тот согласно кивнул, и следом за Нюрой-проводницей они вернулись в вагон.

12

Наутро после того рокового дня, когда стараниями Никитки Новикова закрыли в Дальних Ключах храм, и новенькая блестящая «Победа» увезла Алексея Ивановича Богомолова в город, случилась беда.

Пропала Настёна – мать пламенного вожака деревенского комсомола.