Пётр и Павел. 1957 год

– Таким образом, я в очередной раз по уши увяз. Во всесоюзный розыск меня объявили, у всех милицейских участков фотографии развесили. Ты случаем не видал? – поинтересовался Иван.

– Фотографию эту я в твоём деле видел. Мне в милиции следователь Семивёрстов показал. Не знаешь такого? – теперь для Алексея Ивановича всё в деле Ивана стало ясно.

– Как не знать! Он и меня… допрашивал, – с горькой усмешкой ответил тот. – Ловкий такой, а со мной ошибся маленько. Ему бы меня сразу в КПЗ засадить, а он только подписку о невыезде взял и на все четыре стороны отпустил. Не знал, что я, подлец, этой промашкой его воспользуюсь.

– Но как на вилке отпечатки твоих пальцев оказались?

– Честно скажу, растерялся я тогда. Мне бы из этого туалета поскорее ноги уносить да подальше, а я… Сдуру вилку из его груди вытащил, милицию вызвал… Словом, влип хуже некуда.

– А что приятель твой, Смагин?

– Он-то сразу дёру дал. Но через два дня его взяли. На первом же допросе он на меня показал – мол, "вместе с Найдёновым мы Славика к праотцам отправили". Но синицынская фифочка видела, как я с официантом расплачивался… Она на меня сразу внимание обратила: первый раз человека в рясе увидала и на допросе показала, что из ресторана я вышел гораздо позже Фёдора. Семивёрстов поверил ей и, видимо, поэтому отпустил меня.

– Но как приятель твой смог на такую подлость решиться?!.. Ведь вы на фронте не раз в лицо смерти глядели!.. Хоть убей, не понимаю!

– Не осуждай, – остановил Алексея Иван. – Хоть и не след за самоубийц молиться, но я каждый день среди усопших его поминаю. Фёдора Смагина, Лексей, нет уже на этом свете. И на том тоже… покой обрести ему не суждено. Слыхал я, повесился он… в Бутырке.

– Видать, угрызения совести загрызли, – не сдавался Богомолов.

– Как бы там ни было, только с его смертью у следствия ни одного обвиняемого не осталось. А куда это годится?.. Вот они и решили меня к этому делу пристегнуть… Третий месяц покоя не дают, из угла в угол гоняют… Обложили со всех сторон, ни вздохнуть, ни охнуть.

– А как ты узнал, что за тобой охота идёт?

– Я, как в монастырь вернулся, сразу к отцу Симеону, игумену нашему, на исповедь пошёл. Рассказал всё, как было, и совета попросил. Он, само собой, расстроился очень: времена сейчас смутные. Сам понимаешь, ежели в убийстве всего лишь один из его братии замешан, чёрная тень на весь монастырь ложится. Потому и сокрушался отец Симеон, и горевал: понимал, если поймают, "вышки" мне не миновать. На другой день ранним утром, ещё не рассвело, призвал он меня к себе и велел тихо из обители исчезнуть. Денег дал и адрес своего троюродного брата, у которого я мог бы на время схорониться. Звали его Игнат и жил он на глухом хуторе в десяти километрах от монастыря. Я в тот же день волю его исполнил – бежал, словно бандит с большой дороги, разыскал Игната и затаился у него. Ночевал в бане и без особой нужды в светлое время суток на двор старался не выходить. К нам из обители Сашка-послушник раз в неделю приходил. Еду приносил, а главное – свежие новости. От него-то я и узнал о самоубийстве Фёдора и о том, что к отцу Симеону Семивёрстов приезжал, а с ним ещё четверо. Сам с игуменом заперся, а четвёрка других принялась по монастырю рыскать и братьев одного за другим расспрашивать: где я, куда ушёл, почему, когда?.. И я понял, рано ли, поздно ли, но проговорится кто-нибудь ненароком, а потому поблагодарил Игната и в бега ударился. Первым делом к вам в Дальние Ключи стопы направил. Не знал, что отец Серафим опять за "колючку" угодил. Его-то не встретил, зато с тобой, Алексей, познакомился.

– А зачем от меня сбежал?.. Внезапно, ни слова не сказавши? – в голосе Алексея Ивановича прозвучала обида. – Неужто думал, доносить на тебя стану?..

– Чудак-человек! – рассмеялся Иван. – Я о твоём спокойствии заботился. Ноне знакомство со мной – вещь не безопасная. К тому же у меня запасной вариант был – отец Антоний. Я знал, что он отошёл от дел, уже давно не служит. Ему на Колыме позвоночник перебили, и из лагерей вернулся он домой полным инвалидом, но на помощь его сильно надеялся. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Пришёл, а вокруг него столько народу толчётся!.. Бабки убогие, девки наглые, калеки, юродивые – не протолкнёшься!.. Антоний теперь с кровати не встаёт, телом совсем ослаб, но дух всё такой же богатырский. Вдобавок, дар целительства у него открылся, вот и потянулся к нему народец со всех концов земли. И это бы тоже ещё ничего – мне места немного надо. Как-нибудь я бы подле него пристроился, но очень мне один бойкий молодец, что при нём состоит, не понравился. Уж больно настырен: ни секунды со старцем наедине не оставляет, и стукаческим духом от него за версту воняет. Я и развернулся на сто восемьдесят градусов. Вернулся к тебе, а тут…

– И впрямь, обложили тебя, Иван! – Алексей Иванович сокрушённо вздохнул. – У меня тебе тоже оставаться стрёмно: того и глядишь…

– Верно! – раскатился по горнице хриплый бас. – Того и гляди, схватят под микитки и в тюрягу поволокут!..