Пётр Великий в жизни. Том второй

Долгое время, лет двадцать, Пётр, не сказать, чтобы основательно, но осознанно, готовил всё же его к наследованию престола. Забота о воспитании наследника, тем не менее, выглядела крайне неосмотрительно. После того, как он, царь, засадил в монастырь его мать, и вплотную занялся великолепной рутиной собственного вхождения в историю, он полностью упустил сына из виду. Рядом с царевичем моментально образовался слой придворных неудачников и невостребованных честолюбцев. Имевшие свои резоны и страхи, они окончательно восстановили сына против отца. Уже лет в пятнадцать родитель ему «омерзел всеконечно». Меншиков озаботился приставить к нему педагогов, которые научили его пьянству. Первым его учителем был Никифор Вяземский, во всём похожий на Никиту Зотова, первого учителя самого Петра, возглавившего позже Всепьянейший собор в царёвом негласном министерстве потех и шутовства. Главное, великолепно вылепленный из грязи князь Меншиков скоро понял, что рассчитывать на приязнь царевича ему не приходится. Алексей Петрович был убеждён, что место в государстве, которое должен бы занимать он сам, прочно занято уже бывшим базарным лотошником. Тот ворочал государственным делом вместо наследника престола, когда Петра не было у державного руля. И выходило, что Меншиков стоял очень часто к этому кормилу ближе самого царя. Кормило его кормило.

Петровское следствие по делу царевича, наряженное раздольно и с оглушительной помпой, обнаружило обширный и опасный заговор, грозивший России гибелью безвозвратной. Так ли уж серьёзен был этот заговор для Петра? Лично для меня этот вопрос получил вдруг принципиальное значение. Он мог уменьшить образовавшуюся тяжесть в душе, где-то там, где бережём и лелеем мы тайную гордость за прошлое, которое может унизить или возвысить каждого из нас, какими бы равнодушными мы не прикидывались к нему. История остаётся частью нашей сути, сколько бы не учили нас неуважению к ней. У человека можно отнять всё, даже инстинкты. И, если не станет у каждого из нас этого интуитивного чувства принадлежности к осмысленному, в лад продолженному до сего дня прошлому, мы окончательно станем толпой, а не народом. Мне хочется знать Петра мудрого, а не озлобленного. И потому с некоторой поры переворачиваю я страницы истории нашей со страхом и трепетом. И жаль мне порой, что документа нельзя утаить и поправить.

Так вот, если и был этот заговор, то уж больно странно он выглядел. Старая, уходящая Русь, согласно деталям этого заговора, просто хотела спрятать царевича, как остатки разбитой гвардии прячут знамя до поры, пока не сформируются новые полки. Отсюда этот отчаянный план укрыть Алексея Петровича за границей, куда, как казалось, не достанет рука Петрова. И, надо сказать, план этот был вполне работоспособным. По всей России разошлись вдруг предречения ростовского епископа Досифея, сменившего на этом посту знаменитого Дмитрия Ростовского, что Петру осталось жить лет пять-шесть, не более. Сама Богородица будто бы явилась епископу во сне и объявила этот срок. И, как покажет скорое будущее, небесная покровительница старой Руси нисколько не ошиблась. Пётр умер в отведённые ею сроки. Если бы царевич уцелел до той поры, история России пошла бы по другому пути, и никто не может сказать, не был ли бы этот путь для неё иным, но тоже благом. Впрочем, и заговорщики об этом не думали. Главный из вдохновителей побега, Александр Кикин, сознался на допросе, что действовал исключительно из корыстных соображений: «…я побег царевичу делал и место сыскал в такую меру – когда бы царевич стал на царстве, чтоб был ко мне милостив». Это же могли бы сказать и все остальные. Даже божий наместник при царевиче, духовник Яков Игнатьев, не упускал из виду будущего патриаршего места для себя… Постоянное царское нездоровье стало причиной брожения. Условный рефлекс мыслящей пешки, пытающейся разом оказаться в дамках, вот что выдвинуло заговорщиков из бездействующей толпы. И они обретались недалеко от цели. Прусский император, шурин царевича, на правах ближайшего родственника, был готов защищать его жизнь даже новой войной, хотя не окончил ещё две уже начатых. Немаловажно было и то, что в России народились внук и внучка монаршей бабки, старшей в цесарском роду герцогини Луизы. Этот внук её, между прочим, станет российским императором Петром Алексеевичем Вторым. Кроме того, беглый наследник престола величайшей державы мог быть решающим козырем в руках любого умелого политического игрока. Европа смутилась. Большой интерес к судьбе царевича проявили некоторые дальновидные политики сильно униженной Петром Швеции. Они пытались завладеть «непотребным сыном» Петра Великого, чтобы руководить потом неустойчивым настроением значительной части русского народа, который видел в Алексее Петровиче избавление от наступающего царства Антихриста.