Пип-шоу

Я опустил руки и попятился назад, и услышал, как открылась входная дверь, когда другой урод выбежал на улицу. Смотрел, как это месиво, которое когда-то было мужчиной, стонет, вздыхает и кричит от боли, но я не чувствовал к нему никакого гребаного милосердия. Я видел, как он обращался с моей девочкой, и как только встретился с ним взглядом, то понял, кто он такой. Ненормальный, поврежденный человек, такой же, как я, но совсем другой, гораздо более опасный. Он был чертовски больным социопатом, который мог вернуться и причинить ей боль, когда меня не было рядом. Я видел это по блеску в его глазах, взгляд, который помнил с последнего раза, когда был в лечебнице. Я видел темноту и боль, его глаза были злыми, мстительными и жаждущими чужой боли.

— Ты никогда сюда не вернешься, — прорычал я на кровавое месиво на полу. — Я больше никогда не хочу тебя видеть, ты, никчемный кусок дерьма.

Он встал, и его колени подкосились, когда мужик схватил свою куртку.

— Ты гребаный психопат, — прорычал он на меня, и я смотрел ему вслед, пока он, спотыкаясь, не вышел из квартиры Бебе, желая, чтобы я сам надрал ему задницу.

А потом остались только мы, и я не мог даже смотреть на Бебе.

Не мог смириться с мыслью, что она злится на меня, что она не понимает, почему я так поступил. И больше всего не мог смириться с мыслью, что, может быть, просто может быть, моей Бебе это понравилось.

Потому что ревность сожрала бы меня заживо.

Я услышала это спустя несколько минут. Тихий звук рыданий, ее плач, как маленькой девочки, такой уязвимый, такой чертовски милый, что он грозил разорвать меня пополам. Я был рядом с Бебе в считанные секунды, мои руки обвились вокруг ее плеч, я обнимал ее, бормоча в ее волосы, пытаясь успокоить ее. Все мои страхи перед микробами, перед неизвестностью были забыты. Все, что имело значение, — это испуганная маленькая девочка в моих объятиях, дрожащая, как чертов лист, из-за того, через что я заставил ее пройти. Никогда не ненавидел себя так, как в этот момент, но я также знал, что должен помочь ей, прежде чем начну беспокоиться о себе.

— Бебе, — прошептал я ей в волосы. — Мне так жаль. Мне так чертовски жаль.

Она начала хвататься за ткань моей рубашки своими маленькими пальчиками, практически забравшись на меня сверху в попытке подобраться ближе. Ее дыхание было неровным и хриплым, и она все еще плакала. За каждую слезинку, скатившуюся по ее гладким щекам, я ненавидел себя еще больше.

— Поговори со мной, — умолял я ее, когда она устроилась у меня на коленях. — Просто поговори со мной, Бебе, я умоляю тебя.

Она целенаправленно схватила меня за подбородок и повернула мое лицо к себе. Я плотно закрыл глаза, все еще не в силах смотреть ей в глаза.

— Посмотри на меня, — выдохнула Бебе, икнув сквозь слезы.

Я заставил себя открыть глаза и посмотрел на нее. Она была так мучительно прекрасна, невинна во всем, в чем мой больной разум обвинял ее. Я ненавидел себя за это и знал, что пройдет много времени, прежде чем смогу простить себя за то, через что я заставил ее пройти.

— Мне жаль, — сказал я, и она покачала головой, глотая слезы.

Сдерживая боль. Только ради меня.

— Вытащи это из меня, — прошептала она, и я уставился на нее, пытаясь понять, что она имеет в виду.

— Что, сладкая? — Грубо спросил я ее. — Что вытащить?

— Хмм… — Бебе тяжело сглотнула, выглядя такой совершенно разбитой, что я почувствовал свое опустошение до глубины души. — Сперма. Они трахали меня, оба. Я чувствую себя г-грязной.

Я отпустил ее и несколько раз ударил кулаком в стену. Один, два, три раза, пока стена не забрызгалась моей кровью, и я застонал от боли в костяшках пальцев.

— Майлз! — крики Бебе наконец-то дошли до меня, и я быстрыми, злыми шагами подошел к ней.

Она отпрянула от меня, но я мягко схватил ее, притянул к себе на колени и пошел по коридору. Бебе рыдала у меня на груди, ее руки с облегчением обвились вокруг моей шеи, когда она поняла, что я не собираюсь причинять ей боль. Чертово дерьмо, Бебе действительно думала, что я могу это сделать. Я был безумно влюблен в нее, а она думала, что я хочу причинить ей боль. Это все была моя гребаная вина.

Когда я, наконец, нашел то, что требовалось, я вошел в ванную, красивую комнату с белой и перламутровой плиткой. Я провел ее в огромный душ и не отпускал, пока включал воду над нами. Вода лилась роскошными теплыми струями, заставляя мою одежду прилипать к телу и не давая обнаженному телу Бебе дрожать рядом со мной.

— Все хорошо, — прошептал я ей на ухо, вода падала на нас. — Все хорошо, сладкая.

Я опустился на колени с ней на руках и осторожно опустил ее на кафель. Она тихо всхлипнула, когда я позволил воде пролиться на нас дождем.

— Раздвинь ноги, — прошептал я, и она безжизненно раздвинула ноги, словно была всего лишь куклой, выполняющей инструкции.

Мое сердце разбилось из-за нее, и я тысячу раз проклял себя в своей бушующей голове.