Пир

ОБОЛЕНСКИЙ: Наша неповторимая Фея Русского Хлеба! Анна Петровна Соколовская!

(Аплодисменты.)

Сверху на увитой колосьями и васильками трапеции спускается полная, улыбчивая и круглолицая Соколовская в белом поварском халате и белой пилотке. Звучит русская народная музыка. Мужчины подхватывает ее под руки, она тяжело спрыгивает с трапеции, подходит к микрофону.

СОКОЛОВСКАЯ: Добрый вечер, дорогие друзья!

(Аплодисменты.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Несравненная, божественная фея с нами! Теперь нам ничего не страшно!

ШНОГОВНЯК: Теперь, как говорят, все будет в норме!

СОКОЛОВСКАЯ: У нас уже все в норме!

ШНОГОВНЯК (растерянно): Вы так думаете?

СОКОЛОВСКАЯ: А тут и думать нечего! Россия нынче с хлебом, значит, у нас все в норме!

(Бурные, продолжительные аплодисменты.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Дорогая Анна Петровна, наш праздничный занавес не хочет подыматься. Уповаем на ваше мастерство волшебницы!

СОКОЛОВСКАЯ (смеется): Я не волшебница!

ШНОГОВНЯК: А как же… как же ш нам быть? Эдик?

ОБОЛЕНСКИЙ: Анна Петровна, но я полагал, что только вы можете поднять этот занавес…

СОКОЛОВСКАЯ: Нет, Эдуард. Не я. А русская песня о хлебе!

Звучит песня «Хлеб – всему голова». Занавес медленно поднимается. Сцена представляет собой огромный стол, застеленный красно-белой скатертью с русскими узорами; на скатерти ближе к заднику стоят огромные, хохломской росписи, чаши с русской закуской; посередине сверкает штоф с водкой; на заднике, сделанном из огромных бревен, раскрытое деревенское окно; за окном русский пейзаж времени золотой осени.

(Аплодисменты.)

Песня о хлебе стихает.

ОБОЛЕНСКИЙ: Ансамбль имени Моисеева!

Звучит русская народная музыка. В чашах открываются потайные дверцы, и на сцену ручейками из сцепившихся танцоров вытекает русская закуска; на каждом танцоре костюм, изображающий конкретную закуску: холодец, соленые грибы, квашеную капусту, селедку, осетрину, моченые яблоки и т.д. Вскоре вся закуска оказывается на сцене и, сплетаясь и расплетаясь, лихо отплясывает; штоф с водкой открывается, из него вытекает «ручей» водки – сцепившиеся танцоры в прозрачных, переливающихся костюмах; появляются кружащиеся гжельские стопки, водка вливается в них; расписные ложки выбивают чечетку, свистит береста, визжит гармошка; полные стопки образуют круг, закуска, кружась и приплясывая, оплетает их своим разноцветием; звучит песня «По рюмочке, по маленькой…», в зале появляются девушки в сарафанах с подносами, уставленными водкой и закуской, стопки с водкой идут по рукам зрителей; на просцениуме Оболенский, Шноговняк и Соколовская поднимают рюмки с водкой.

ОБОЛЕНСКИЙ: Друзья! Выпьем за наше здоровье!

ШНОГОВНЯК: Шоб нам было не только что есть, но и чем есть!

СОКОЛОВСКАЯ: Чтобы дом наш был полной чашей!

(Аплодисменты.)

Звучит гимн Российской Федерации, зрители встают; все пьют, закусывают; это продолжается 24 минуты.

ОБОЛЕНСКИЙ: Прекрасно! (вытирает губы платком.)

ШНОГОВНЯК: Как говорится: пошли нам, Боже, и завтра то же!

(Смех в зале.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Выпить и закусить по-русски… что может быть лучше?

ШНОГОВНЯК: Выпить и пообедать по-русски! Это еще лучше!

(Смех.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Иван, не торопись. До обеда дойдет время. Сейчас мне хочется…

ШНОГОВНЯК: Сплясать?

(Смех.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Пока нет. Мне хочется вспомнить, как ели наши родители. Давайте вспомним, друзья! И сравним объективно, по-русски. И пусть у некоторых горе-критиков, как говорит наш президент, отсохнут их поганые языки!

ШНОГОВНЯК: Сегодня для вас играет эстрадно-симфонический оркестр московского телевидения «Белая береза» под управлением Геннадия Абалакова.

ОБОЛЕНСКИЙ: Композиция Виктора Глузмана.

ШНОГОВНЯК: «Жидкий маргарин».

ОБОЛЕНСКИЙ: Аранжировка Геннадия Абалакова.

(Аплодисменты.)

На сцене появляется советский джазовый оркестр в белых костюмах; дирижер взмахивает палочкой, оркестр начинает играть лихую джазовую пьесу времен довоенного советского джаза; на сцену выбегают три девушки в белых обтяжных кожаных костюмах; в руках у них большой (раза в три больше обычного) примус, медный таз и громадная пачка маргарина; двигаясь в такт музыки, девушки накачивают примус, зажигают огонь, ставят на примус таз, распечатывают и кладут в таз брус маргарина, который с трудом помещается в тазу; сильное пламя охватывает таз снизу, девушки кладут ладони на маргарин, нажимают, помогая ему плавиться; при этом они извиваются в такт музыки; вдруг по команде дирижера музыканты прерывают пьесу, вскакивают с мест и выкрикивают хором: «А ну-ка, замри!» Девушки замирают; на сцену выбегают два санитара с носилками; на носилках сидит прокаженный в больничном халате; вместо пальцев на его руках култышки, половина левой ноги отсутствует, а на месте носа зияет дыра, напоминающая воронку; санитары стряхивают прокаженного с носилок на пол.

ОРКЕСТРАНТЫ: А ну-ка, нюхни!