Пир

Бледных рук ее задумчивая вязь,
Серых глаз таинственная влага,
Платья незатейливая бязь, –
Все пьянит и плещет, как малага.

Замерла, оцепенела танцплощадка:
Девушка танцует и пердит!
В нарушенье всякого порядка
Платье белое порхает и летит.

Сквозь тела партнеров и товарок,
Через сумрак их костей и вен
Ты летишь, задумчивый подарок,
Северная русская Кармен.

Над ночным угрюмым Петербургом,
Над свинцовой рябью финских вод
Ты летишь с печалью и восторгом.
Сладостен и чуден твой полет.

Бздех змеится шарфом Айседоры
С перегаром каши и котлет.
Девушки потупливают взоры,
Парни молча тянутся вослед,

Парни жадно ноздри раздувают,
Втягивают бздеха облака
И толпу плечами раздвигают,
И бурлят, и стонут, как река.

Но догнать тебя они не в силе –
Ты летишь, танцуешь и пердишь!
Как Жизель на мраморной могиле
Ты на небе северном стоишь.

Протанцуй и проперди над жизнью
В платьице застенчивом своем,
Серый мир росою бздеха сбрызни,
Разорви постылый окоем.

Пролети над замершей планетой
К островам неведомых светил
Белой неприкаянной кометой,
Шлейфом разрезая звездный мир.

И когда постылая эпоха
В тину Леты сонно упадет,
Пусть созвездье Девичьего Бздеха
Над Землей проснувшейся взойдет!

Свет гаснет. На потолке зрительного зала проступает во всех подробностях звездное небо. По небу летит девушка в белом платье. Из заднепроходного отверстия девушки вырывается светящийся шлейф. Звучит музыка Сергея Рахманинова. Девушка медленно пересекает небо, уменьшается и превращается в комету.

(Бурные аплодисменты.)

ОБОЛЕНСКИЙ (появляется на просцениуме): Лариса Иванова!

(Аплодисменты.)

Лариса Иванова кланяется и удаляется.

ОБОЛЕНСКИЙ (выдержав паузу): Как справедливо сказал классик: надо жить, дыша полной грудью, и не зажимать нос, как некоторые импотенты духа…

ШНОГОВНЯК: Которых у нас еще, как говорят, столько, что от родного города Ларисы Ивановой до столицы раком не переставишь!

(Взрыв хохота в зале.)

ОБОЛЕНСКИЙ: А теперь – русская каша – еда наша!

Занавес взмывает кверху, открывая сцену. На ней огромная русская печь с тремя горшками. Из печи в зал плывет теплый воздух. Звучит неторопливая, величественная музыка Бородина. С горшков медленно сползают крышки. Горшки полны очаровательных, 4-6 летних детей, играющих роль каши и неподвижно замерших в горшках. Белобрысые детишки изображают пшенную кашу, темноволосые – гречневую и каштанововолосые – перловую. Горшки медленно выдвигаются из печи, дети поднимают свои головы и улыбаются залу.

(Аплодисменты.)

Внезапно величественная музыка Бородина обрывается хрипло-кошачьими звуками джаза, свет начинает мигать, в печи открывается шесть дыр в виде магендовидов, из них выдвигаются намасленные доски, по которым на сцену с хохотом и визгом съезжают евреи: Миша Розенталь, Соня Цифринович, Ося Брон, Роза Гольдштейн, Саша Беленький и Сара Варейкис.

ЕВРЕИ. Шолом!

Целуются и обнимаются с отвратительными ужимками. Миша Розенталь худой, смуглый, подвижный, как крыса, с маленьким крючковатым носом и тонкими губами; Соня Цифринович вмеру упитанная, с шапкой курчавых волос на голове, с большим подбородком и громадными лошадиными зубами; Ося Брон толстый и неповоротливый, как пингвин, рыжий, все лицо усеяно веснушками, нижняя губа сильно оттопырена и всегда мокрая; Роза Гольдштейн маленькая, коренастая, с огромным задом и лицом напоминающим жабу; Саша Беленький среднего роста, хорошо сложеный, но с тонкой длинной шеей, на которой вертится во все стороны маленькая, обезьяноподобная голова с толстыми очками, небрит, нервно шмыгает носом; Сара Варейкис худа, как палка, с редкими, неопределенного цвета волосами и огромным носом, напоминающим клюв вороны.