Пир Джона Сатурналла

Из книги Джона Сатурналла:

О хлебе, которым питались первые люди и их потомки

Какие хлебы выпекались в раю, ведомо одному лишь Великому Пекарю, ибо не кто иной, как Он, покровительствовал всем зерновым злакам, что произрастали на древних полях и отдавали свои колосья, не требуя тяжкого труда ни от человека, ни от животного. Потом из мягкой пушистой пшеницы получались воздушные белые караваи, из жестковатой колючей ржи выходили суржевые ковриги, а из сушеных бобов изготавливался лошадиный хлеб, который хрустел на зубах и урчал в желудках Адама и Евы. Грубая мука делалась также из желудей, каштанов и различных орехов, но как их молотили без тяжелых цепов, перемалывали без каменных жерновов и просеивали без решёт или сит, мне неизвестно. Не знаю я и как такое тесто поднималось без опары, замешивалось без месильных лоханей и выпекалось без печей. Ибо в самом первом саду Адам никогда не перетруждался, собирая дрова.

Таким образом не требующий усилий хлеб изготавливался лишь в начале времен, но не позже, когда обитатели более холодного рая пускали на муку разного рода орехи, замешивали тесто без опары (за неимением таковой) и добывали столько же топлива для своих печей, сколько собирал Адам в свое время. Сравнительно с Эдемом их рай казался запущенным бесплодным садом, и хлебы в нем были грубее и менее приятные на вкус — не такие воздушные, как пшеничные караваи, и не такие сытные, как суржевые ковриги, но все же вполне годные в пищу человеку и животному. Назывались они райскими хлебцами, а как изготавливались, я расскажу ниже…

* * *

Холодные голубые глаза мужчины, глубоко посаженные под массивным лбом, медленно скользили по стенам, бесцельно шарили по окнам. Он сидел на темной лошади, рядом стоял Эфраим Клаф, а перед ними толпились солдаты народного ополчения, сжимавшие мушкеты или державшие чумазые руки на эфесах своих сабель. Обитатели усадьбы, согнанные во внутренний двор и окруженные угрюмыми мужчинами, неотрывно смотрели на всадника, который выпрямился в седле и снял шлем, явив взорам копну прямых светлых волос.

Марпот по-прежнему носил длинные волосы, увидел Джон. Он все понял, как только огромный медный котел гулко зазвенел под ударами половника. Повара и поварята беспорядочно заметались по кухне. Потом ворвались ополченцы и погнали несостоявшихся защитников усадьбы во двор, избивая кулаками и прикладами ружей. Теперь Марпот пристально разглядывал их со своей лошади:

— Кто здесь осмелился напасть на моего священника?

Джон почувствовал, как все вокруг него зашевелились, переглядываясь и переминаясь с ноги на ногу. Но никто не произнес ни слова. На лице Марпота появилась жестокая улыбка. Он обернулся и сделал повелительный жест.

Ряды солдат расступились, и несколько женщин в изорванных платьях и простых льняных чепцах двинулись вперед по образовавшемуся проходу, с трудом таща двухколесную телегу. Когда повозка остановилась, на нее запрыгнули двое мужчин. Мгновением позже громадная колода — сплошь испещренная бурыми пятнами, с прибитым в центре торца железным наручником — скатилась с задка телеги и глухо ударилась о землю.

При виде плахи по толпе баклендских слуг прокатился встревоженный гул.

— Им это не по нутру, брат Эфраим, — громко сказал Марпот. — Они противятся своему исправлению.