Пир стервятников

– Делай, как приказывает леди Алейна, не то Лотор Брюн узнает о твоей дерзости, – вмешался мейстер. Вдвоем с Алейной они прошли по коридору и стали спускаться по винтовой лестнице. – Благодарю вас, миледи. Вы умеете с ним обращаться. Его не трясет, нет? Не похоже, что будет припадок?

– Легкая дрожь в пальцах, ничего более. Он говорит, вы добавили какую-то гадость ему в молоко.

– Гадость? – Мейстер заморгал, двигая кадыком. – Я только... а кровь из носа у него не идет?

– Нет.

– Хорошо, очень хорошо. – Мейстер закивал головой, брякая цепью на невероятно длинной и тощей шее. – С маковым молоком спуск пройдет безопаснее. Мия Стоун привяжет его к самому своему надежному мулу, пока милорд будет дремать.

– Лорд Гнезда не может спускаться со своей горы, привязанный к мулу, будто мешок с зерном. – Отец предупреждал ее, что хилость и трусость Роберта не должны стать достоянием гласности. Как жаль, что его здесь нет. Он знал бы, что делать.

Но он далеко, на той стороне Долины, на свадьбе у Лионеля Корбрея. Лорд Лионель, бездетный вдовец copокa с лишним лет, женится на шестнадцатилетней дочке богатого купца из Чаячьего города. Петир сам сладил этот брак. Говорят, приданое невесты огромно – скорее всего это правда, раз она не знатного рода. Там будут все вассалы Корбрея, а также лорды Ваксли, Графтон и Линдерли, рыцари-помещики... и лорд Бельмор, недавно примирившийся с Петиром. Остальные лорды Хартии, видимо, не соизволят явиться, поэтому Петир должен быть непременно.

Алейна все это понимала, но в отсутствие Петира все заботы по спуску Зяблика с горы ложились целиком на нее.

– Дайте милорду чашку сладкого молока, – сказала она, – вот дрожь и успокоится.

– Он пил его всего три дня назад, – возразил мейстер.

– И вчера на ночь хотел выпить, но вы ему отказали.

– Слишком скоро. Миледи не понимает. Я говорил лорду-протектору: «сладкий сон» предотвращает падучую, но не лечит ее, и в будущем...

– Будущее утратит свой смысл, если милорд свалится с горы из-за припадка. Я знаю, что отец, будь он здесь, приказал бы вам успокоить лорда Роберта, чего бы это ни стоило.

– Я попытаюсь, миледи, но его припадки усиливаются, а кровь сделалась такой жидкой, что я не решаюсь больше ставить пиявки. «Сладкий сон»... вы уверены, что у него не было носового кровотечения?

– Он хлюпал носом, но крови не было видно.

– Я должен поговорить с лордом-протектором. И этот пир... разумно ли тащить на него мальчика после опасного путешествия?

– Пир будет не очень большой, – успокоила мейстера Алейна. – Всего человек сорок гостей. Лорд Нестор с домашними, Рыцарь Ворот, еще несколько лордов и вассалов...

– Вы же знаете, что лорд Роберт не любит чужих, а тут еще пьянство, шум... музыка, которая пугает его.

– Музыка его успокаивает, – поправила Алейна, – особенно большая арфа. Пение – вот чего он не выносит с тех пор, как Мариллон убил его мать. – Она так привыкла к этой лжи, что порой вспоминала все случившееся именно так; правда представлялась ей не более чем дурным сном, который порой тревожил ее по ночам. – У лорда Нестора на пиру не будет певцов, только флейты и скрипки для танцев. – Как ей быть, когда музыка заиграет? На этот трудный вопрос ее сердце и голова отвечали противоречиво. Санса любила танцевать, но Алейна... – Дайте ему чашку сладкого молока на дорогу, еще одну – когда сядем за стол, и все пройдет хорошо.

– Воля ваша. – Они сошли с лестницы. – Но потом нужно будет сделать передышку на полгода, если не больше.

– Это вы обсудите с лордом-протектором. – Алейна, протиснувшись в дверь, пошла через двор. Она знала, что мейстер думает о благе своего подопечного, но то, что хорошо для мальчика Роберта, лорду Аррену не всегда на пользу. Так сказал Петир, и это правда. Мейстер Колемон заботится только о мальчике, а у нее с отцом круг забот куда шире.

На дворе лежал старый снег, с террас и башен хрустальными копьями свисали сосульки. Гнездо, построенное из белого камня, зимой стало еще белее. Здесь красиво – и безопасно, но Алейна, как ни старалась, так и не смогла полюбить это место. Еще до ухода вниз слуг и стражи замок представлялся ей чем-то вроде гробницы, особенно когда Петир уехал. После Мариллона здесь не слышно ни песен, ни смеха. Даже боги хранят молчание. В замке есть септа, но нет септона, есть богороща, но нет сердце-дерева. Алейне казалось, что молитвы, произнесенные здесь, не найдут отклика, но порой она чувствовала себя такой одинокой, что все же молилась. Ей отвечал только ветер, неумолчно поющий вокруг семи белых башен и при каждом порыве сотрясающий Лунную Дверь. Она знала, что зимой будет еще хуже. Зима сделает замок холодной белой тюрьмой.