Пир у золотого линя

Дома мы складываем из кирпичей очаг, ставим на него большую бельевую выварку, наливаем туда воды и разводим Огонь. Огонь потрескивает, а мы обдираем с веток кору и кидаем в котел. Вода теплеет и становится красной. Когда котел закипает, отец приносит половину сети и резко окунает ее в бурую воду. Немного продержав ее там, вытаскиваем. Распялив на сушилке, красим вторую половину. Краска темная, а сеть получается светло-желтая. Когда ее развешивают, она дымится, а отец — тот налюбоваться не может.

— Вот так покрасили! Беги к Юшке — может, он свои вентери покрасить захочет.

Но Юшка не может красить вентерей. Подвесив вентерь под балкой, задрав голову, он навешивает последний круг.

— Что, Йонас, нравится? — хлопоча возле вентеря, интересуется он.

Еще бы! Деревянные, гладко обструганные кольца растянули вентерь, расплавили все закоулки, где, словно в длинных запутанных переходах дворца, заблудится рыба. А горловина — до чего же хитро устроена! У входа широкая, потом поуже, а в конце и вовсе закрывается, а уж заманчива… Если рыба в нее попадет — назад нипочем не выберется.

Я любуюсь вентерем, а Юшка с челноком в зубах расхаживает вокруг. Он останавливается, прищуривается, всматривается в свою работу, приседает, разглядывает снизу, каков вентерь внутри.

— Сколько я их за свою жизнь навязал — не счесть. А все думаешь, что лучше бы можно, все что-нибудь не так…

Мне нравится у Юшки, но надо домой. Я уже собираюсь уходить, как Юшка говорит:

— Поди-ка сюда…

Из-под кровати он достает два новых, пахнущих смолой еловых весла.

— Снеси-ка отцу. Прошлогодние-то вовсе стерлись. А на сеть взглянуть приду.

Назавтра мы чиним и смолим лодку. Снова разводим огонь на улице. Только сейчас на очаг ставим жестянку со смолой. Пока она плавится, я дочиста обметаю днище перевернутой лодки метелкой из еловых веток, а отец раскладывает на дощечках гвозди, паклю, вату, молоток. Старая у нас лодка, совсем старая. Но отец каждый год ее так починяет, что ни капли воды не просачивается в щели. Вот и сейчас он внимательно осматривает днище и, как только обнаруживает малейшую щель, затыкает ее паклей или ватой. Заделывает он щели внимательно, не спеша. И это еще не все. Он залезает под лодку и, лежа на спине, глядит, не просвечивает ли где. Точно так же чинит он борта. Где нужно, прибивает узкую полоску жести. Сняв с огня жестянку, он смолит лодку. Высыхая, смола воняет. Но и отец и я, мы любим этот запах.

Покончив с лодкой, мы возвращаемся к себе. Отец оборачивается, еще раз глядит на берег, где лежит перевернутая лодка.

— Теперь пусть хоть завтра весна, — довольный, говорит он.

ВЕСНА

XI

Весна наступила вдруг. В середине марта задул южный ветер. Небо затянуло тяжелыми тучами. Дождь полил теплый, живительный. Холмы постепенно скинули снежные шапки. Овраги наполнились водой. По склонам, клокоча, помчались в низины ручьи и оттуда устремились к реке. Всюду бурлила вода.

Вся деревня с волнением ждет ледохода. Рыбаки разгуливают по деревне, переговариваются, собравшись кучкой, наблюдают за оживающей рекой и гадают, когда же она сломает лед. За работу никто не берется. Все охвачены беспокойством.

Несколько дней перед ледоходом — самое вольготное для меня время. Мы с Костукасом не дремлем. Снуем по деревне, точно пчелы. Ни одного уголка не пропустим. Больше всего торчим мы у реки. И кто откажется от удовольствия поплавать на обломке льдины! Мы берем длинные шесты, уходим подальше за деревню, чтоб взрослые не видали, и гоним по течению льдины. Веселое это занятие, ух до чего веселое.

— Ту-ту-ту-туууу! — проплывая на своей льдине, подражает Костукас пароходному гудку.

Ну и отчаянный! Он отталкивается шестом изо всех сил и на полной скорости мчится на своей льдине ко мне.

— Костас, ты что — очумел?

Я пытаюсь отогнать свою льдину в сторону, чтобы он проплыл, не задев меня, но уже поздно. Льдина Костукаса с разгона врезается в мою. Сам не замечаю, как шлепаюсь на мокрый лед. Я проворно вскакиваю на ноги и грожу Костукасу. А он уже плывет дальше и от восторга прямо весь заходится.

— Ну постой ты у меня, не прощу!

Костукас замолкает. Он видит, что я всерьез рассердился.

— Можешь стукнуть мою льдину, — предлагает он.

— Неохота под лед нырять.

А правда, опасную игру задумал Костукас. Если не устоишь на ногах и скатишься со льдины — конец. Сильное течение сразу утащит под лед. Но Костукас об этом вовсе не думает. Он подзадоривает меня и гонит свою льдину дальше, пока не надоедает. Домой еще рано, и мы взбираемся на крутой берег реки. Останавливаемся у старой вербы с потрескавшейся корой. Костукас разглядывает ветки дерева и спрашивает:

— Хочешь омелы?

Я тоже запрокидываю голову. Ветки осыпаны пушистыми «котятами», но омелы не видно. Костукас — тот уже взбирается по стволу.

— Лови! — кричит он мне.

На землю падают несколько веток омелы.

— И вербы наломай.

Мы с Костукасом оба любим цветы. Их еще нет, но зато вербы — сколько хочешь. Наломав охапки, мы идем дальше. На самом обрыве садимся.