Пир в одиночку

Предстояло выяснить, последняя ли отошла электричка, либо будет еще одна. Проще всего, понимал маленький пассажир, узнать у кассирши, но кассирши он, как ни старался, не мог разглядеть за расходящимися веером прутьями окошка. Да и располагалось окошко слишком высоко, надо на цыпочки вставать, а когда ты на цыпочках, с тобой не больно-то разговаривают. Так рассудил юный психолог, взрослеющий с каждой минутой своего ночного путешествия, и это стремительное взросление приближало его к Адвокату куда неотвратимей, нежели застопорившееся перемещение в пространстве. Нет, он не будет ни о чем спрашивать, просто вежливо попросит билет до Москвы, и тогда уж ему обязательно скажут, ушла или не ушла последняя электричка.

Оба дяденьки – и тот, что спал с закрытыми глазами, и тот, что с открытыми, – по-прежнему не шевелились. Мальчик неслышно проскользнул мимо них к забранному решеткой кассовому окошку. На стекле белела приклеенная изнутри бумажка с цифрами. Все их, конечно, он прекрасно знал, но знал каждую в отдельности, а собранные вместе, они ничего не говорили ему. Тогда он сунул руку за пазуху, достал новенькую трешницу (Чикчириш недовольно заворочался) и негромко, чтобы не разбудить спящих на скамейке, стукнул два раза в окошко.

В ответ – ни звука. Может быть, и там спят? Может быть, спит вообще весь мир, кроме Мальчика и Адвоката? Но вот даже Адвокат, спрятав бумаги в рассохшийся конверт и закрыв секретер, начал не спеша готовиться ко сну.

Еще разок, только теперь уже сильнее, ударил по стеклу Мальчик. Какая-то тень мелькнула в желтом свете, мелькнула и исчезла, а один из спящих на скамейке громко икнул. Так громко, что тень появилась снова, а затем возникла женская голова, вся в длинных металлических штучках, на которые были накручены волосы. Обрадованный Мальчик, еще выше поднявшись на цыпочках, почти повиснув в воздухе, показал деньги. Новенькая трешница стояла, как солдатик, но женщина с накрученными волосами не обратила на нее никакого внимания. Протянув руку, стукнула пальцем по стеклу – точь-в-точь как стучал Мальчик, вот разве что Мальчик стучал робко, а эта по-хозяйски уверенно и явно сердясь.

Губы Мальчика раскрылись и произнесли слова, которые он и сам-то не расслышал, но кассирша поняла, что у нее просят билет, и снова стукнула по стеклу ноготком, напоминающим клюв Чикчириша. И тут Мальчик сообразил (он ведь был сообразительный мальчик), что не столько по стеклу барабанит рассерженная тетенька, сколько по бумажке с цифрами. Они-то и должны были разъяснить все докучливому пассажиру!

И они разъяснили. Мальчик понял, что таинственные цифры означают время отправления следующей электрички, теперь, должно быть, уже утренней, потому что кассирша, догадался он по закрученным волосам, собирается спать и никаких билетов продавать сейчас не намерена. Мальчик расстроился. Голубой бумажный четырехугольничек был для него гарантией, что он не только выберется отсюда, но и отыщет в огромной Москве дом своего защитника, который, конечно же, удивится его появлению, да еще столь раннему (теперь уже не позднему, теперь уже раннему), но удивление его будет радостным. К столу пригласит, причем не к тому столу, за которым едят, а к тому, за которым играют в шахматы.

Оттянув рубашку, Мальчик разжал пальцы, держащие трешницу; трешница скользнула за пазуху немного косо и, видимо, уколола острым уголком спящего Чикчириша. Воробей пискнул, трепыхнул крылом и долго еще ворочался, жалуясь на что-то, пока его спаситель, тихо отошедший к темному окну с широким подоконником, не сообразил, что его друг голоден. Он и сам не прочь был пожевать что-нибудь… Каким вкусным печеньем угощал в прошлый раз хозяин шахматного столика – розовым, с шоколадными цветочками, из большой круглой металлической коробки, которую привез ему в подарок сын из какого-то иностранного города! (Названия города Мальчик не запомнил.) Защитник сказал об этом с гордостью, он вообще беспрестанно хвастался сыночками, хотя и старался скрыть это, но зоркоглазый Мальчик заметил. А еще он заметил, что коробка, когда поставили, была совершенно полной и что сам хозяин не взял за весь вечер ни одного печеньица. Его спросили, младший либо старший сын, и он ответил: ну конечно младший, и это обрадовало Мальчика, потому что, решил он, если младший, то, значит, почти такой, как он.

Чикчириш продолжал возиться среди позванивающих денежных бумажек – просил пищи, и тут привыкшие к полумраку глаза Мальчика различили на подоконнике кусочек хлеба. Это был совсем небольшой кусочек или даже не кусочек, а огрызок, обломок, но воробью-то какая разница! Он, видимо, тоже учуял еду, потому что еще сильнее заворочался и еще громче запищал.