Пир во время чумы

— Парни вылетают сегодня, и самолет будет в Москве раньше поезда. Если ты их в аэропорту не зацепишь и на хвост не сядешь, то мы словим пустышку. Человека в Москве не найти. И все, что мы с тобой задумали, в толчок кинуть и за веревочку дернуть.

Мгновенно сообразив, что старый вор снова прав, Николай вздохнул и опустился на лавку.

Вор в законе Мефодий по кличке Сапсан родителей не помнил, сестер-братьев не имел, четверть века оттянул в зоне, слыхал-видел про любовь только по телику. До недавнего времени для него это слово было хоть и знакомое, но ничего не значащее. Как “дурь”, которую некоторые нюхают, потом на стенку лазают. Сапсан никакой “дури” ни разу не пробовал, любви никогда не знал. И случилось такое, привязался старый вор к молодому. Присох не за то даже, что Николай спас его от малолеток, сердцем пригорел как к человеку новому, каких ранее не встречал. О том, что полюбил парня, сам Мефодий и понятия не имел, об этом лишь Варвара догадывалась, да глухо молчала.

Николай сидел на лавке, свесив между колен тяжелые руки, и матерился шепотом. Мефодий глянул на часы — было четыре утра, — хлопнул Николая по литому плечу.

— Не тушуйся, я уже карты пересдал. Полетишь в шесть утра грузовым самолетом. Ты в списке команды грузчиком записан.

— Когда же ты успел, черт старый? — вскинулся Николай.

— За мои срока в зоне разных людишек пришлось повидать. Я не только с самолетом успел, я тебе в Москве тачку с водилой организовал. В столице без тачки пропадешь. Теперь слушай внимательно. В аэропорту встретит тебя мой давний подельник Усков. Он от дел давно отошел, знатный вор был, большим авторитетом в зоне пользовался. Запомни, он для тебя друг Мефодия и к делу никаким краем, возит тебя, и все. Зови только на “вы” и по имени-отчеству — Сергей Васильевич. Он женат, имеет двоих детей и рискует по старой дружбе и за деньги — его этот кризис сильно ушиб.

— Так он, значит, скурвился, может, и на ментовку стучит? — спросил Николай.

— Не знаю, может, и стучит, — спокойно ответил Мефодий. — Нам до его жизни дела нет. Тебе он поможет, оно и главное. Он молчун, но слово скажет — для тебя закон. Блатные слова забудь, да ты и так говоришь, словно учитель в классе. Ты владелец лесопилки, сейчас сильно расширяешься, а напарник твой вроде дурака валяет. Ты в Москве желаешь за ним проследить, выяснить, правду он тебе говорит или вола крутит. Когда выстрелы услышишь, для тебя это как гром среди ясного неба. Хотя знаю, Серега мне не поверил и тебе верить не будет. Потому, как в машину к нему сядешь, привет от меня передай и отдай деньги вперед.

Мефодий протянул Николаю тяжелый пакет, завернутый в тряпицу.

— Тут сорок тысяч “зеленью”. Если Серега деньги возьмет, считай, кровью подписался — у него семья.

— Доля Юрки Косача? — Николай прикинул пакет на руке.

— Тебе без дела. Деньги я даю, мой и ответ, — сухо сказал Мефодий. — В Москве только на мысочках ходить. В морду плюнут, а ты и не заметил. Ну, с богом, Николаша, будь умницей.

* * *

В аэропорту грузились долго, вместо шести грузчиков работали трое. Груз представлял собой ровные аккуратные тюки, обтянутые мешковиной и залепленные тяжелыми сургучными печатями. За погрузкой наблюдали сам командир самолета и мужик из наземной службы. Тюки были нетяжелые — килограммов по пятьдесят-шестьдесят, но очень неудобные — и взять не за что, и не обхватить. К самолету их подвозил специальный кран, который подъезжал к брюху самолета и поднимал свою площадку вровень с полом грузового отсека. Дело грузчиков казалось простым — оттащить тючки внутрь и уложить, — а крепил их работник порта, который на грузчиков внимания не обращал.

Николая этот надзор и глухое молчание раздражали: вспоминалась зона, только собак не хватало. Поначалу работалось в охотку, но вскоре стало тянуть поясницу, бедра и сильнее всего кисти рук.

Один из грузчиков был явно после поддачи, тючки принял с подъемника, покачнулся и упал. Командир влетел в грузовой отсек, как молодой, в руке у него блеснул ствол “Макарова”.

— Помоги ему, — сказал командир Николаю. Если бы не нотации Мефодия, Акула бы обязательно ощерился, не любил, когда перед лицом размахивают оружием. Но Николай твердо запрограммировал себя на беспрекословное послушание, молча подхватил тюк, отнес на место.

Командир прошел внутрь, осмотрел тюк, проверил печать и беззлобно сказал:

— Мудаками родились, так и живете. Ты меньше получишь. — Он косо взглянул на провинившегося. — Николай? — Взгляд его почему-то уперся в ноги Акулы. — Ты теперь бригадир. Совет. Будем в воздухе — уцепиться за поручни и висеть, не садиться, тем более не ложиться. Иначе вы в Москве не встанете. Бросим на поле, денег не получите.

Акула сжал зубы, кивнул. И весь полет висел на руках, еле касаясь носками ботинок пола. Зато в Москве он преодолел небольшую крепатуру и бодро встал на разгрузку.

Малый, что упал при погрузке, всю дорогу проспал, по прибытии поднялся на колени и рухнул. Командир согласно кивнул и сказал двум работникам аэропорта: