Пирамида

Как раз незадолго до встречи действительно вышел журнал с двумя моими рассказами и фотографией, которая мне, правда, не нравилась.

Вежливо улыбнувшись ему в ответ, я, однако, не забыл совет своего приятеля и очень вежливо попросил предъявить удостоверение.

— Извините, — сказал я, — но ведь всякое может быть. Бывают и провокации…

Владимир Николаевич слегка изменился в лице, но удостоверение показал. Показал ему и я свой билет Союза писателей, чтоб соблюсти, так сказать, ритуал.

— О чем будем говорить? — спросил я, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие и достоинство.

— Давайте пройдем в кафе — здесь недалеко. Кстати и кофе попьем, — сказал Владимир Николаевич спокойно.

Естественно, у меня мелькнула мыслишка: «Знаем, какое кафе!», но я безжалостно ее отогнал. И правильно. Мы действительно вошли в небольшое кафе, где было совсем мало народу и оказался свободный столик. Владимир Николаевич сел и изящно облокотился на стол.

— Не к чему вызывать в кабинет, правда ведь? — сказал он, опять с улыбкой взглянув на меня и, очевидно, поняв мои мысли. — Там обстановка настраивает не так. Давит на психику.

Настороженность моя не прошла, но я почувствовал, что Владимир Николаевич, как это ни странно, начинает мне нравиться. Улыбка у него была как бы даже мальчишеская и, по-моему, без всякой скрытой многозначительности.

— Ну, так слушаю вас, — сказал я.

Владимир Николаевич посмотрел на меня и опять улыбнулся. Он, видимо, очень хорошо понимал мое состояние, но, похоже, не собирался ни пользоваться им, ни иронизировать.

— Сейчас, — сказал он. — Только кофе закажем.

Подошла официантка, он заказал кофе и два пирожных.

Мне потом говорили — да я и сам тогда понимал, — что производить хорошее впечатление, вызывать симпатию и чувство доверия — профессиональный долг людей этой профессии. Тем не менее я внимательно прислушивался к своим ощущениям и чувствовал, что мой инстинкт самосохранения молчит, чувства опасности не возникает. Может быть, потому, что не было в Санине ни какой-то чрезмерной вежливости, ни сахарной сентиментальности, ни тупой многозначительности. Была простота и легкий оттенок понимания и сочувствия.

Официантка отошла, а Владимир Николаевич спокойно достал из бокового кармана пиджака небольшую фотографию и протянул мне:

— Вы знакомы с этим человеком?

На фотографии был Каспаров!

— Конечно, — не задумываясь, сказал я. — Это Виктор Каспаров, герой моей повести. Положительный герой, — добавил я на всякий случай.

— Положительный? — Владимир Николаевич с искренним, как мне показалось, недоумением смотрел на меня.

— Да, положительный, — утвердительно кивнул я. — Один из самых главных. Если не самый главный.

— Вот так помер. — Владимир Николаевич, все так же недоумевая, покачал головой. — Вы давно виделись с ним?

— Недавно. Он был у меня как раз перед Новым годом. В декабре.

— Был у вас? Дома? А зачем?

Владимир Николаевич, как мне показалось, заметил, что его вопрос прозвучал на этот раз слишком официально, и тут же добавил:

— Видите ли, его разыскивает милиция. Это странно — то, что вы сказали. Положительный герой?.. Но зачем же он все-таки приезжал, если не секрет?

Тут я, как мог, коротко, рассказал о «Деле Клименкина», о роли в нем Каспарова. Сказал и то, что повесть давно написана, но ее никак не печатают, а теперь вот новое происшествие с ним, и на него накручивают дело, хотя он никоим образом не причастен к автобусной аварии. Ясно, что это — месть, попытка свести старые счеты.

Владимир Николаевич слушал меня с нескрываемым интересом. Я подумал: а что, если дать ему повесть? Вдруг это поможет Каспарову?

— Каспарову нужно помочь, — сказал я. — Вы сами убедитесь, если прочитаете повесть. Она строго документальна. Хотите?

— Что ж, хорошо, — живо откликнулся Владимир Николаевич. — Конечно. Когда вы сможете дать мне рукопись?

— Хоть сегодня, хоть завтра, когда вам удобно, — сказал я.

— Договорились. Я прочту, а тогда подумаем, что делать дальше. Может быть, вы правы, и ему действительно нужно помочь. Бывает, что милиция да и прокуратура творят не совсем хорошие дела, особенно на местах. Правда, вот что неясно: зачем он скрывается? Ведь объявили всесоюзный розыск и даже нас подключили.

А теперь второй вопрос, давний, — сказал Владимир Николаевич, помолчав. — Скажите, что, по-вашему, нужно сделать, чтобы пресечь или как-то ограничить хотя бы самостоятельную цензуру редакторов в журналах и издательствах? — Он внимательно и открыто посмотрел на меня. — Как бороться с тем, что они берут на себя больше, чем нужно? Вы же знаете, наверное, что спрос на нашу литературу на международном рынке весьма невысок сейчас, мы не выдерживаем конкуренции с зарубежными издательствами. И с молодой литературой проблема остра, пробиться молодым нелегко. Не случайно ведь и постановление принято. Что вы думаете по этому поводу?