Пирамида Мортона

— Муж? — ничего не понял я, вспоминая мертвую Тору. Я опять видел белую лакированную поверхность операционного стола, и на ней красные водоросли и узкую полоску лба над металлическим ободком анестезионного аппарата. У меня почему-то было ощущение, будто я сидел рядом и держал в руке ее окоченевшие пальцы. Но это был всего лишь эффект присутствия, в котором проявилось жуткое волшебство Телемортона.

— Ну да. Они только совсем недавно развелись. Он ее страшно ревновал. Именно поэтому Тора ушла. И когда он увидел в вечерней газете снимок, на котором вы оба… — он деликатно не докончил фразу.

— А как ему удалось протащить в театр винтовку? Как он вообще попал туда?

— Для меня это тоже загадка. Васермут категорически отказался отвечать на эти вопросы. Будет проведено строжайшее следствие… Начальник Федерального Бюро обещал мне сделать все возможное… А успех превзошел самые оптимистические ожидания! В магазинах — огромная очередь за нашими телевизорами и новыми миниавтомобилями Крайслера “21”. Машина никудышная, но имеет огромное преимущество — телеэкран, по которому можно смотреть исключительно нашу программу. Могу себе представить, как подскочит число дорожных аварий! Табачные фирмы в панике, все переходят на сигареты “Телемортон”, даже я!.. Что с тобой, Трид?

Сквозь туман я заметил подбегающего к кровати Мефистофеля, потом меня поглотила темнота.

8

Когда я пришел в сознание, мне показалось, что все еще нахожусь в доме своего отца и надо мной склонился доктор Пайк. Но это был темнокожий туземец в песочной форме индийской ПВО.

Доктор Пайк был единственным человеком, с которым я общался в больнице. Ни с Мефистофелем, ни с Лайонеллом мне после смерти Торы не хотелось встречаться.

Доктор оказался не только искусным врачом. Едва ли другой сумел бы так точно диагностировать мое сложное заболевание, физическое и психическое одновременно.

Беседы, которые мы вели в течение многих месяцев; помогли мне познать происшедшее за годы своего отшельничества. Телемортон лишь предвосхитил тенденцию завтрашнего дня. С цивилизацией было покончено, по крайней мере у нас. Из формы человеческого общения она превратилась в пустую традицию, нечто вроде деревянного молотка, при помощи которого Мефистофель открывал свои акульи побоища.

Когда я выздоровел (сомневаюсь, было ли это так, но доктор Пайк утверждал, что дальнейшее пребывание в больнице принесет мне только вред), меня потянуло в Индию. Индийско-пакистанская война стала с первого дня гвоздем телемортоновской программы. Мефистофель охотно согласился, впервые проглядев мои истинные побуждения, — возросшее до психоза отвращение к жизни гнало меня — навстречу опасности.

Я очнулся в бомбоубежище. Работник ПВО объяснил, что меня контузило воздушной волной. Вызвали машину (благодаря нашим передачам меня знал в лицо почти каждый житель Дели), и через полчаса я уже сидел вдвоем комфортабельном номере. “Великий Могол”, принадлежавший одной из наших многочисленных подставных фирм, в этом смысле ничем не отличался от американских или европейских гостиниц. Окон в комнате не — било, несмотря на это, редко кто догадался бы, что она находится глубоко под землей. Мягкий искусственный свет падал на ковры, картины, дорогую мебель — обычную обстановку, соответствующую мировому стандарту отеля высшего класса. Наш подземный штаб строился по заказу Телемортона, но администрация, получавшая арендную плату, считала его частью гостиницы и соответственно меблировала. Так получилось, что вернувшийся с фронта пилот валился в грязном комбинезоне на застланную тончайшим кашмирским шелком кровать, а операторы монтировали свои кровавые видеоленты в окружении древних ваз и полотен современных индийских художников.

Исключение делалось лишь для лазарета — стерильно белых помещений, куда я старался заглядывать по возможности реже. Но, идя по длинному коридору, который вел к лифту, я каждый день слышал стоны. Как ни странно, самому, может быть, и хотелось умереть, но запах чужой агонии вызывал тошноту.

Моя комната Находилась далеко от лазарета. Мирно шелестели электрические опахала, мерцал только что включенный экран, занимавший всю стену. В дверь постучали.

Заросший бородой Нэвил Ларук походил на сикха.

Уроженец Арканзаса, он быстро акклиматизировался и отлично справлялся с общим руководством. Как-то получилось, что меня ни о чем не спрашивали. Служба информации была поставлена отлично. О любой важной операции, о каждой бомбежке Ларук узнавал заблаговременно, ему оставалось только давать распоряжения экипажам вертолетов и броневиков, общее количество которых превысило несколько сот.

— Ну, что? — спросил я, выжимая лимон в стакан со льдом. Я еще не совсем оправился от контузии. В ушах надрывался грохот бомб, слышались крики раненых, перед глазами расплывались разбрызганная по пыльной мостовой кровь и окрашенные в багровый цвет вяленые ломтики дыни, упавшие с лотка убитого осколком продавца.