Пирамида преступных желаний

Когда Наташа ложилась в клинику, мама устраивалась туда же санитаркой без оплаты, но с правом проживания на свободной больничной койке в одной палате с дочерью. Она находилась при дочери как сиделка, и одновременно ухаживала еще за двумя-тремя лежачими больными детьми, вдобавок делала санитарную уборку помещений по графику, установленному старшей медсестрой. Здесь таких мам (их участливо звали мамочками) порой набиралась целое рабочее звено из пяти-шести человек – клиника экономила деньги фонда зарплаты, при этом самые болезные дети были при своих мамочках, помещения регулярно и качественно убирались, уход за лежачими детьми обеспечивался.

По мере того, как Наташа потихоньку начала самостоятельно ходить, встав однажды из инвалидной коляски, и заменив её костылями, изо дня в день планомерно обретала ощущение нового пространства. Передвижение на костылях сопровождалось постепенным увеличением нагрузки на ноги. Настал момент, когда и костыли были отброшены и заменены на тросточку, с помощью которой она долго время ходила.

Наконец, мужественная девушка пошла сама собственными ногами без трости и маминой поддержки. Пошла похрамывающей, подшаркивающей, раскачивающейся походкой, делая счет на шаги и метры, как начинает ходить полуторагодовалый ребёнок.

Мама почему-то хирела на глазах. Мама никому не говорила о причинах тяжкого недуга. Хроническая ли эта усталость? Страшная болезнь с неустановленным диагнозом? По настоянию папы она сходила к одному врачу, сдала множество анализов.

Наташа понимала: случилось что-то непоправимое. У мамы стал другой голос, другие глаза. Какую-то огромную печаль она пыталась затушевать напускной веселостью, такой же как сделанная улыбка произношением «cheese». Болезнь оказалась пугающей страшной и скоротечной. РАК. Мама истаивала на глазах. Возможно, она сама в полном здравии отказалась от курса химиотерапии, чтобы не осложнять жизнь ни папе, ни дочери – тогда обоих связанных восстанавливающим лечением: разработка суставов после длительного обездвижения в аппарате Илизарова.

     Мама словно исчерпала жизненные силы. Между тем, Наташе предстояла последняя операция. И в это же время болезнь мамина притупилась, как будто бы приостановилась, быть может, совсем остановилась, на что надеялись и папа и дочь, которой уже исполнилось 16 лет.

Наташа одна легла в больницу, как дважды два знающая все процедуры операции и послеоперационного восстановления, но помимо желания и воли все равно нужен помощник. Им стал папа. Так из маминой дочки она превращалась в папину. На этот раз операция была на обе ноги и по назначению – косметическая: уровнять обе ноги и сделать суставы ног пропорциональными, как у обычных людей.

Эта операция оказалась самой тяжелой и продолжительной. После долгих месяцев бездействия в аппарате Илизарова мышцы ослабевали, в суставах образовывались спайки. Чтобы не допустить осложнений, требовалось долго и упорно разрабатывать мышцы и восстанавливать подвижность суставов. Это была не то, чтобы болезненная процедура – пытка.

Само по себе сгибание-разгибание не получалось. Папа своими руками проделывал работу ослабевших мышц, преодолевая сопротивление спаек в суставах и, что сложнее, сопротивление дочери. От боли она кусала губы и в отчаянии молотила кулаками по тахте.

Причём, по времени весь ход восстановления тщательно расписан: ежедневно на какой угол согнуть ногу, чтобы также к определенному сроку согнуть полностью ногу. Не сделав намеченное на сегодня, не будет окончательного результата в виде легкой естественной походки. Напротив, будут осложнения, проблемы, новые корректирующие операции.

У папы как-то хватало мужества и сил ухаживать за обеими больными: за дочерью в одной комнате и за женой – в другой. Маму вскоре увезли в больницу по её же настоянию. В больницу – так было сказано для Наташи. На самом деле маму перевезли в хоспис, откуда она не вернулась.

Именно на похороны мамы дочь встала и пошла сама. Пошла, опираясь на трость, и простилась с мамой у гроба, поцеловала в холодный лоб. И молча, стиснув зубы, потрясенная еще одной тайной жизни, с расширенными от непонимания глазами всю дальнейшую процедуру погребения простояла рядом с папой. Простояла, не взирая на нестерпимую боль в ноге. Смотрела и смотрела на уходящее в вечность мамино лицо.

По дороге обратно в окончательно опустевший дом обоих душили слезы. Им было непривычно вдвоём уже без надежды, что мама вернётся, им – осиротевшей взрослой девочке и овдовевшему мужчине.

– Папа, умереть надо было мне. Кому я нужна такая уродина?

– Выбрось подобные мысли! – твердым голосом сказал отец. – В чем уродство? В том, что хромаешь. Чуть отличаешься от других? Кому-то жизнь даётся в наслаждение, кому-то в испытание.

– Но почему тк?! Что у других есть от рождения, я с вашей помощью с таким страшным трудом, с такой болью добиваюсь чего-то подобного.