Пирамида. Т.1

— Так ведь заграничная, поди? — усомнился было собеседник.

— Зачем же!.. И у нас в Расее кое-что ценное создавалося.

Лишь тут, поддавшись искушению надежды, и выдал свое присутствие о.Матвей, ибо во многих тогда судьба неведомого Гаврилы вызвала бы горячий отголосок.

— Извиняюсь, — свесившись вниз во тьму, спросил батюшка, — Гаврила ваш воротился ли домой из неволи-то?

Собеседники смолкли, застигнутые врасплох.

— Дальше судьба его теряется в неизвестности... — после паузы глухо отозвался рассказчик, и можно было догадаться, что и для него самого совсем иная начинка содержалась в повести о генеральских штанах.

Хотя в дальней дороге в числе попутчиков всегда найдутся занятные рассказчики о пережитых приключениях тогдашней жизни, так что и при собственных житейских обстоятельствах о.Матвея не скучно было бы ему добираться в обетованную алтайскую глушь, чтобы безвестно похорониться там, но неотступно преследовали его воспоминания обо всем, что навечно оставалось позади. И вдруг по прошествии трех суток паденья в никуда, повинуясь безотчетной потребности последний раз взглянуть на покинутое гнездо, почти в невменяемом состоянии, внезапно вышел на ближайшей станции, чтобы с таким же поездом дальнего следованья вернуться на прощальную минутку к окошку домика со ставнями.

Глава XXVII

Вдохновленный событиями и покушением на него со стороны классового врага в лице отрока Егора, фининспектор Гаврилов возвращался домой, мысленно восходя в самый зенит открывавшейся теперь перед ним карьеры.

По выходе из кладбищенских ворот два голоса громко заспорили в самой гавриловской середке, так что пришлось остановиться прямо посреди мостовой; ни души не виднелось кругом. Не замечая ледяной влаги на лице, глядел в моросящее небо и не без досады слушал их несвоевременные прения, пока укоры совести не уступили доводам самосохраненья, неписаному закону великих кораблекрушений: пробираясь к шлюпке по обломкам, позволительно ступить на утопающего, все равно идущего ко дну. Нет, пора, пора было всерьез приниматься за давно задуманное предприятие, которое в наиболее скромной словесной упаковке выразилось бы как штурм мира.

Правда, определенных планов еще не имелось у фининспектора Гаврилова, — ничего кроме необузданных мечтаний, которыми неловко было делиться даже с женой. Но не было, наверно, ни армий, ни соратников и у его знаменитейших предшественников, всяких полководцев и законодателей, когда трубный сигнал судьбы впервые призвал их к величию из ничтожества. Примеры виднейших современников, взять того же Скуднова с его стремительным восхожденьем, вдохновляли и рядовых граждан с повышенной смекалкой на самые дерзновенные попытки, а гражданская война в украинских степях, где провел юность Гаврилов, — точнее феерически-спектральная расцветка провеявших там знамен, наглядно показывала, что сходные по судьбе люди тем охотнее объединяются вкруг любого из них, чем неосуществимее были начертаны на нем слова. На первых шагах надпись сгодится и прежняя — до очередной эпохальной поправки, ибо страждущее человечество обожает, чтобы его от чего-нибудь освобождали... Что касается до самой арены возвышенья, то по нехватке образования и талантов Гаврилову больше всего подходила политика, где как раз только и требуются энтузиазм да воля. После удачного выступления в домике со ставнями естественно хотелось без дальнейших помех продлить в себе предчувствие желанных перемен, не уточняя их наперед, чтоб не ослабить сладостную внезапность сюрприза... Он отправился домой пешком, несмотря на обещанье вернуться пораньше, дальность расстояния, атмосферные осадки, жестокое нравственное утомленье, так как, по слухам, ничто так не изнашивает великих, как созерцанье грядущего.

У себя на службе и в своей среде Гаврилов являлся признанным эталоном той посредственной чиновничьей серединки, где ведущими добродетелями считается безответная исполнительность с оттенком кроткого восторга при получении директив, неслышная приспособляемость к сменам ведомственного климата, но прежде всего гарантированная непричастность к излишествам ума или опасных дарований, которые при непомерных территориях страны, ускользающих от единого административного охвата, да еще подхваченные, к случаю, раздольным континентальным сквознячком, могут угрожать устоям государства. От века служилое сословие в России для укрепления его в духе постоянной, даже ожесточенной готовности к казенному делу, содержалось на умеренном, без жиринки, пайке того скромного благополучия, что с легкой руки вышедших оттуда бунтарей прозвано у нас мещанским счастьем. Под воздействием идей века и при участии передовых искусств стало и там пробуждаться самосознанье в эпохальном значенье взрывающегося большинства. На свою беду фининспектор Гаврилов обладал, правда лишь в зачатке, всеми качествами, необходимыми избраннику судьбы, прежде всего воображеньем для углубленного созерцанья своих обид.