Дмитрий засел, за одну из своих старых статей, надеясь, что так будет легче восстановить утраченные навыки, — и к вечеру с грустью обнаружил, что если и есть какие-то сдвиги, то иначе чем ничтожными их не назовешь. И статья представлялась ничтожной, и тратить на нее время казалось бессмысленным. Но на следующий день, обложившись черновиками, он снова взялся за нее, шаг за шагом проделав выкладки двухлетней давности. Время все равно девать было некуда, и он весь день просидел над статьей и к концу дня, просматривая эту бессмысленную работу, подумал: «К Грибову сходить, что ли? Терять-то все равно нечего». Но что сказать ему? Он был здоров как никогда, спал, по словам Жанны, как младенец, Ольф утверждал, что цвет лица у него «более чем прекрасный», он мог легко отмахать на лыжах двадцать километров и останавливался лишь тогда, когда Жанна и Ольф начинали отставать. (Лыжные прогулки втроем давно уже вошли у них в привычку.) Чем он может быть болен? Тупостью? Но вряд ли найдется на свете врач, который может излечить это.
И все-таки было уже не совсем то, что прежде. Если раньше только мысль о работе вызывала отвращение, то теперь, понимая, что само собой ничего не произойдет, Дмитрий просиживал за работой целыми днями. И хотя результаты ее по-прежнему можно было расценивать лишь, как убогие, — они все же были. С прежним уровнем, конечно, и сравнивать не приходилось, — но что-то уже было. Он не приходил в отчаяние от того, что чего-то не понимает, а спокойно разбирался в непонятном. И если и злился, то лишь на то, что выздоровление идет слишком медленно. Вот если бы это произошло сразу, от какого-нибудь толчка или шока… Поймав себя на этой мысли, Дмитрий зло обругал себя: «Чушь собачья… Чертовщина… Метафизика… Какой может быть толчок? Работать надо…»
И все-таки «чертовщина» случилась, и очень скоро.
Они возвращались домой, и Жанна, сойдя с автобуса, сказала ему:
— Ты иди, а я по магазинам пройдусь.
— Пойдем вместе, — предложил Дмитрий.
— Да нет, не надо. — Жанна почему-то смутилась. — Иди, я недолго.
Но пришла она только через два часа, и Дмитрий, истомившийся ожиданием, недовольно посмотрел на нее:
— А говорила — недолго.
Жанна поцеловала его и весело сказала:
— Не сердись, милый, мне нужно было.
Она стала готовить ужин, и Дмитрий, приглядываясь к ней, заметил, что настроена Жанна как-то необычно — то и дело беспричинно улыбалась, говорила невпопад и явно была очень довольна чем-то.
— У тебя какие-то новости? — спросил он наконец.
— Все может быть, — ответила Жанна, отворачиваясь, и Дмитрий видел, что она едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.
Он неодобрительно покосился на нее и принялся за чай. А потом, минут пятнадцать спустя, он подошел к книжному шкафу и, тронув рукой корешки переплетов, вдруг повернулся к ней — и увидел, что Жанна смотрит на него откровенно ликующим взглядом, и наконец догадался, еще не смея поверить себе:
— Ты что… беременна?
Жанна молча кивнула, и Дмитрий, сев на первый попавшийся стул, тихо позвал ее:
— Иди сюда.
Жанна медленно подошла к нему. Дмитрий, сцепив руки у нее на спине, осторожно прижался лбом к ее животу и поцеловал скользкую ткань ее блузки.
— Ты лучше меня целуй, — тихо засмеялась Жанна.
Он посадил ее на колени и обнял так, словно хотел руками оградить ее всю от каких-то неведомых опасностей. Он знал, что надо спросить Жанну еще о чем-то, что должно быть связано с этой новостью, и не сразу догадался:
— Сколько уже?
— Почти два месяца.
— Что же ты раньше не сказала? — наивно спросил он.
— Надо же мне было самой увериться.
— А теперь… уверена?
— Да. Врач сегодня подтвердила.
— Поэтому ты так долго и ходила?
— Ну конечно.
Вечером, в постели, Жанна призналась ему:
— Знаешь, я уже начала бояться, что у меня… ничего не получится. Пошла здесь к врачу, потом в Москву съездила — говорят, что все в порядке, а я все больше боюсь. Для тебя ведь это было бы… очень плохо, да?
— Сейчас уже не знаю.
— Плохо, я знаю. Я же видела, как тебе хочется ребенка.
— А сейчас разве не видишь?
— Все вижу, все знаю, — засмеялась Жанна. — Давай спать будем.