Пирамиды

И он побежал. Совершенно очевидно, что ног у верблюдов гораздо больше, чем у всех прочих тварей, и Верблюдок напоминал сейчас пароходную машину с ее сложно движущейся системой шатунов и клапанов. Движение сопровождалось оглушительным шумом, издаваемым кишечником, тоже работавшим на полную мощь.

– Чертов тупица, – пробормотала Птраси, когда они наконец-то удалились на достаточное расстояние от дворца, – но, кажется, он все-таки понял, чего от него хотят.

«…Повторение инвариантного масштаба равно трем с половиной зет. О чем это она? Насколько помню, Чертов Тупица живет где-то в Цорте…»

Хотя воздух казался липким и тягучим, как резина, Верблюдок уже успел покрыть немалое расстояние, и копыта его мягко шлепали по утрамбованной земле спящих улиц города.

– Кажется, опять начинается, – сказала Птраси. – Пора закрывать глаза.

Теппик кивнул. Раскаленные колышущиеся стены домов снова пустились в пляс, а дорога то взмывала, то опадала, на что приличная твердая земля не имеет никакого права.

– Это вроде моря, – заметил Теппик.

– Никогда не была там, – покачала головой Птраси.

– Море – это… понимаешь, океан, волны…

– Мне рассказывали. За нами гонятся? Теппик повернулся в седле.

– Не могу разобрать, – пробормотал он. – По-моему…

Отсюда ему были видны приземистая тяжелая громада дворца и Великая Пирамида на другом берегу реки. Пирамиду почти скрывали облака темного дыма, и все-таки то, что сумел различить Теппик, было невероятно. Он точно знал, что у пирамиды четыре стороны, теперь же он видел все восемь.

Казалось, Великая Пирамида то попадает в фокус, то выходит из него, и Теппик инстинктивно почувствовал, что это крайне небезопасно, когда речь идет о нескольких миллионах тонн камня. Он ощутил сильное желание оказаться как можно дальше отсюда. Похоже, даже такая тупая тварь, как верблюд, испытывала тот же позыв.

«Дельта в квадрате, – продолжал рассуждать Верблюдок. – Таким образом, давление размером k будет равно девяностоградусной трансформации в хи (шестнадцать делить на х, делить на ри), умножить на t для всех трех постоянных величин. Или четыре минуты плюс-минус десять секунд…»

Верблюд взглянул на свои большие копыта.

«Примем скорость равной галопу».

– Как ты его заставила двигаться? – только и успел спросить Теппик.

– Никого я не заставляла! Он сам. Держись!

Это было непросто. Надевая на верблюда седло, Теппик напрочь позабыл об остальной упряжи. Птраси вцепилась в несколько клочков шерсти на загривке. Теппику ничего не осталось делать, кроме как вцепиться в руки Птраси. Как он ни старался, его пальцы везде натыкались на теплую, податливую плоть. За весь долгий курс обучения Теппик не столкнулся ни с одним правилом или исключением относительно таких ситуаций, в то время как образование Птраси, казалось, было построено исключительно на подобных случаях. Ее длинные волосы хлестали его по лицу, издавая пьянящий аромат редких духов [22].

– Ты в порядке? – крикнул он. Слова унесло ветром.

– Вишу на коленях!

– Должно быть, непросто!

– Специально проходили! Особенность верблюжьего галопа состоит в том, что, выбрасывая ноги как можно дальше, животное потом старается догнать их. Коленные чашечки Верблюдка щелкали, точно кастаньеты, а ноги его мелькали подобно крыльям ветряных мельниц. Промчавшись вверх по ведущей из долины дороге, он ринулся в узкое, с обеих сторон окруженное отвесными известковыми скалами ущелье, что выходило в бескрайнюю пустыню.

А позади, попав в тенета геометрических ловушек, мучительно пытаясь сбросить с себя ношу Времени, пронзительно выла Великая Пирамида. Оторвавшись от основания, становясь под прямым углом к земле, она безостановочно раскачивалась в воздухе и творила со временем и пространством нечто несусветное.

Верблюдок несся по ущелью, изо всех сил вытянув свою длинную шею; могучие ноздри его извергали пламя, подобно соплам реактивного самолета.

– Ему страшно! – взвизгнула Птраси. – Животные всегда чувствуют такие штуки!

– Какие?

– Ну там, лесные пожары и прочее!

– Здесь нет ни одного деревца!

– Ну, наводнения и… и всякие такие вещи! У них как бы природный инстинкт!

«…Фи равно тысяче семистам (и делить на v). Латеральное е делить на v. Равно промежутку от семи до двенадцати…»

Звук настиг их. Он был беззвучным, словно звон колокола из одуванчиков, бьющего полночь. Однако этот звук подавлял.Он прокатился над ними – бархатно удушающий, тошнотворный, как прогнивший сервелат.

И понесся дальше.

Верблюдок перешел на шаг – непростая процедура, требующая, чтобы каждая нога строго подчинялась отдельной инструкции.

Все вздохнули с облегчением.

Верблюдок остановился. В предрассветных сумерках он заметил несколько чахлых кустиков, растущих в расселине скалы.

«…Левый угол. X равен тридцати семи. Y равен девятнадцати. Z равен сорока трем. Ням-ням…»

Мир снизошел на укрывшуюся в ущелье троицу беглецов. Царящее вокруг безмолвие нарушали только бурчанье верблюжьего желудка да отдаленный крик пустынной совы.

Птраси неловко спрыгнула на землю.