Я опять вернулся к лабораторной реальности. Таймер отсчитывал последние минуты перед очередной побудкой. Не ожидая его сигнала, я приготовился к взятию пробы крови и все быстро проделал, так что управился почти до окончания пиликанья таймера. Упаковав пробу, я понял, что дальше мне делать было абсолютно нечего. Я посмотрел на часы - давно шел одиннадцатый час. С начала "усыпания" прошло два часа. В прошлый раз в "Любочкином" эксперименте, собака "проспала" минимум три часа до того, как мы разошлись по домам. Утром мы пришли где-то полвосьмого, или через 14 часов. Значит "моя" собачка может проспать еще аж до 12 часов дня! Я лихорадочно стал соображать, как же проверить, когда собака сможет "проснуться"? Да вот как - проверить, как препарат выводится из организма - кажется, период его полужизни был 5-6 часов! Я лихорадочно перебирал бумаги, пока не нашел аннотацию. "Ага! Точно - 5-6 часов!" Но я же не знаю минимальной "действующей" концентрации для моего случая! Тогда полный вывод вещества из организма… двадцать два часа. Так, долговато что-то. Ах, это же для человека! А что для животных. Так, у нас есть данные для мышей и кроликов. Кролики все же ближе по размерам… Время "полужизни" в кроличьей плазме всего 2,5 - 3 часа, полный вывод из организма - 8 часов. Собака не очень крупная - не больше чем в два раза больше. Следовательно, пробуждения надо ждать между… тремя и десятью часами от начала эксперимента. То есть, от "сейчас" до пяти часов утра.
Я пошел готовить кушетку. Мы ее держали недалеко от "камеры" для животных, чтобы можно было проводить эксперименты на людях. Но, так как прав на это у нас не было, то кушетка служила для складских целей, или, иначе сказать, была попросту завалена ящиками с одноразовой пластиковой лабораторной дребеденью, пачками Ватмановских фильтров и еще бог весть чем. Так что, поскидав весь этот очень нужный хлам на пол, я попытался хоть как-то устроиться на ночевку…
Ночь прошла в вялых блужданиях по Интернету, коротком сне на Прокрустовом ложе кушетки и кошмарных побудках под пронзительный писк таймера. Только где-то в районе четвертого часа, при очередном взятии пробы, собачка начала подергивать лапой. Я, наспех запаковав пробу, метнулся к энцефалографу, там все зашкаливало! Я срочно перевел чувствительность на обычный режим. Кривые показывали Тэта ритм с быстро нарастающей модуляцией… Альфа… В клетке послышалась возня… Бета ритм! Все! Я кинулся к собаке.
- С добрым утром! - немного сонно позевывавший пес радостно лизал мои руки через клетку. Электроды уже слетели с его головы и болтались посреди клетки.
- Сейчас приведем тебя в порядок! - говорил я, открывая клетку, гладя и осматривая собаку. - Да ты в прекрасном состоянии и расположении духа! - было непонятно, кто больше радовался, я или мой подопечный.
Дав собаке пить, я прыгнул обратно к энцефалографу - выключил его и сохранил в памяти компа энцефалограмму. "Подчистил" все в лаборатории и вернулся к собаке. "Так - прошло полчаса после последней пробы. Все, сейчас беру последнюю пробу, и отдыхаем!" Пес на удивление спокойно дал взять анализ и я, расчувствовавшись, скормил ему найденный в кофейне кусок булки. Осталось только пожелать собаке спокойной ночи и отправиться спать, что я и сделал.
Уже очутившись на улице, я вдруг понял, что уже утро и транспорт не ходит. Какой же я идиот, что не приехал на работу на машине. Она, хоть и старушка, но до работы и обратно довести меня смогла бы. А сейчас, мне предстояло тащиться пешком два километра по пустым улицам города. Поэтому я чуть не выскочил на проезжую часть, когда на улицу выехала старенькая семерка.
- Друг! Подкинь до Макарова! Тут рядом!
- Ладно, садись! Сколько дашь? - через пятнадцать минут я был уже в постели.
ГЛАВА 4. НА ДАЧЕ, И НЕ ТОЛЬКО
О Славкиной даче надо говорить отдельно. Она не имела ничего общего с теми совковыми шестисоточными участками, которые были у большинства трудового народа. С другой стороны, она не имела ничего общего с номенклатурными дачами или дачами современных русских нуворишей. Это был особый случай. И любили там бывать все, кто когда-либо был туда приглашен. Что и говорить о нас - Славкиных приятелях! История этого дома восходит к незапамятным временам. В собственности Славкиной семьи она появилась, где-то в шестидесятых, когда Славкин дед Семен Мартынович, заядлый охотник, купил в местной деревне крайний дом, стоящий на отшибе. Дом стоял метров за триста от других домов, если идти прямо по берегу через приболоченные заросли ивняка, а, кругом, по дороге, и все полкилометра будет. Место, хотя и располагалось недалеко от города (всего 75 км), но направление было восточное и больших населенных пунктов вокруг не было, если не считать расположенного в пятнадцати километрах ближе к городу, районного центра.