Пирамиды роста

– Пойми, у меня окончательное окостенение режима и статуса, – он положил ладонь на Валину руку, – меня уже нельзя гнуть, я не гнусь, а сразу сломаюсь.

– А меня гнуть можно? – Валя выдернула руку из-под его ладони.

– Ты – молодая берёзка, растёшь и тянешься к солнышку. У тебя ещё много сил и направлений. А я уже старый пень, – в глазах у него загорелись искорки. – Ясно, что замуж хочешь, чтоб с утра и до вечера твой. Я не против, только не за шведа!

– За убогого, чтоб ночами о тебе вздыхать? – в тон ему продолжила Валя.

– Чтоб глупый, бедный, нудный и по возможности импотент, – рассмеялся Горяев.

И снова после встречи отросли крылья. И снова подумала, ничего не надо менять, пусть так длится и тянется, начну двигать счастье – упадёт, разобьётся в кусочки. Бабушка говорила – подальше положишь, поближе возьмёшь.

И когда приторная Горбушкина позвонила с вопросом: «Ну, красавица, говорила со своим?», Валя ответила: «Звонила, но секретарша не соединяет».

– А говорили, ты с ним плооооотненько, – разочарованно протянула Горбушкина. – Отполз уже? Ну и не жалей. Он только с виду солидный, а по делу тот ещё упырь. Да и староват для тебя!

Протежирование Вале было в диковинку, и она чувствовала себя виноватой.

Потом снова позвонил Горяев:

– Поедешь со мной на три дня в захолустье?

– Как это?

– Положишь в сумку вечернее платье, зубную щётку, и Слава тебя заберёт.

– Как куклу на ниточке дёргаешь… Мне это тяжело.

– Думаешь, мне легко? Не поедешь, будет совсем худо. Слава заезжает?

Мать на эту новость презрительно объявила:

– Баба без характера, что хлеб без соли…

А Вика подмигнула:

– Поурагань там в пампасах на всю катушку!

И стала укладывать в чемодан самые модные Валины летние вещи.

Заехавший Слава всю дорогу молчал, подвёл к поезду, усадил в дорогое купе на двоих. Не хуже, чем в финском поезде «Лев Толстой».

– А где Виктор Миронович? – напряглась Валя.

– В соседнем.

– А с кем я буду ехать?

И представила в соседях бритого русского бандюгана или кавказского мафиози с золотыми зубами. Кто ещё мог бы позволить себе такие дорогие билеты?

– Поезд поедет, он позвонит на сотовый, к нему перейдёте.

– А сюда кто придёт?

– Никого. Утром сюда вернётесь.

– Два ж лишних места пустыми поедут! Деньги-то какие! – охнула Валя в материной манере.

– Про деньги не в курсе. – Слава уже привык к Вале, но обсуждать шефа себе не позволял. – Моя работа охранять и педалить.

– Педалить? – не поняла Валя.

– Тормоз и газ. У Виктора Мироныча педалей побольше.

На столике стояла вазочка с трогательным букетиком живых цветов, на окнах хрустели накрахмаленные занавески, в туалете была идеальная чистота, жидкое мыло и бумажные полотенца, а на лице проводницы неугасающая улыбка. Валя не видела такого даже по дороге в Хельсинки.

Прежде считала, что российский поезд принципиально унизительное место, а проводницам выдают специальное выражение лица, словно ты глупостью отрываешь их от серьёзных дел.

– Скажите, пожалуйста, – спросила проводница, – ваш начальник пьёт на ночь чай или кофе?

– Какой ещё начальник?

– Вы разве не помощница депутата Горяева?

– Помощница, а не домработница. У него и спросите, что он пьёт, – не стала церемониться Валя.

Представила, как эта же проводница в обычном вагоне орёт:

– Куда прёте, женщина, со своими чемоданами? Второй туалет не открою – он сломан. Постельное бельё за собой собирайте, я вам не прислуга. С собакой не пущу, плевала я на все ваши справки.

Зазвонил сотовый, Виктор предложил:

– Заходи, помощница.

– Кто оплатил эти два СВ? – возмущенно начала она с порога, как в политическом ток-шоу.

– Я.

– Откуда у тебя столько денег? Хочу знать, на какие деньги меня возят поразвлечься! – потребовала Валя.

– Раз хочешь знать, садись и слушай. Когда началась приватизация, мы с другом акционировали убитое предприятие. Отремонтировали, закупили новые технологии, теперь стрижём деньги с акций. Акции принадлежат жене, так что всё по закону.

– Прихватизировал часть народного добра! – перевела Валя на родной язык.

– Есть целая серия книжек для детского сада, объясняющая суть приватизации. К сожалению, взрослые эту серию не читают. Смотри, есть комбинат, производящий убыточную продукцию. Продать её нельзя, затраты на производство выше, чем её цена. Понятно?

– Ну…

– Откуда получают деньги рабочие? Из госбюджета, в который, кстати, ты не платишь налоги со своей целительской деятельности.

– У меня мать и Вика!

– В законе не написано про мать и Вику, и закон ты нарушаешь. Так вот, этот убыточный комбинат выставляют на торги. У тебя и у меня равные возможности купить его, но ты его не купишь, даже если есть деньги.

– Бандиты не дадут?