Пиранези

У меня есть и другие любимые Статуи — Мальчик, бьющий в Кимвалы, Слон, несущий Башню, Два Царя, играющие в Шахматы. Последней упомяну Статую, которую не особенно люблю. Правильнее сказать, эта Статуя, вернее — пара Статуй приковывают мой взгляд всякий раз, как мне случается их увидеть. Роста они примерно шестиметрового, обрамляют восточную Дверь Первого западного Зала и обладают двумя примечательными особенностями: во-первых, они много больше других Статуй в Первом западном Зале, а во-вторых, не завершены. Их Торсы выступают из Стены по пояс, Руки, заведенные назад, отталкиваются от нее, Мышцы вздулись от натуги, Лица искажены. Смотреть на них тягостно. Они как будто мучительно рвутся на свет; усилия могут оказаться тщетными, но оба не сдаются. Их Головы украшены великолепными Рогами, поэтому я назвал их Рогатыми Великанами. Они представляют Упорство и Борьбу с Жестокой Участью.

Неуважительно ли по отношению к Дому любить одни Статуи больше других? Иногда я задаю себе этот вопрос. Я убежден, что сам Дом одинаково любит и благословляет все им созданное. Должен ли я стараться быть таким же? И все же я понимаю, что в природе человека предпочитать одно другому, находить что-то более значительным, чем остальное.

Существуют ли деревья?

Запись от Девятнадцатого дня Пятого месяца в Год, когда в Юго-западные Залы прилетел Альбатрос

Есть много неизвестного. Однажды — месяцев шесть или семь назад — я увидел, как медленный Прилив под Четвертым западным Залом несет что-то маленькое и желтое. Не зная, что это, я ступил в Воду и поймал его. Это оказался лист, очень красивый, скрученный по краям. Разумеется, он мог быть частью невиданного водяного растения, но мне в такое не верится. Его поверхность отталкивает Воду, как будто предназначена для жизни в Воздухе.

Часть вторая Другой

Шарф-бери

Запись от Двадцать девятого дня Пятого месяца в Год, когда в Юго-западные Залы прилетел Альбатрос

Сегодня утром в десять часов я пошел во Второй юго-западный Зал на встречу с Другим. Когда я вошел в Зал, Другой был уже там, стоял, прислонившись к Пустому Пьедесталу, и тюкал пальцем по одному из своих блестящих устройств. Он был в прекрасно скроенном черном костюме и белоснежной рубашке, красиво оттенявшей его смугловатую кожу.

Не поднимая глаз от устройства, он сказал:

— Мне нужны данные.

С ним такое бывает часто: он настолько сосредоточен на своем деле, что забывает поздороваться и спросить, как я поживаю. Я не обижаюсь. Меня восхищает его преданность науке.

— Какие данные? — спросил я. — Могу ли я тебе помочь?

— Конечно. Собственно, без тебя мне не обойтись. Тема моего сегодняшнего исследования, — тут он поднял взгляд от своего занятия и улыбнулся, — ты.

Улыбка у него очень приятная, когда он не забывает пускать ее в ход.

— Правда? — спросил я. — Что ты хочешь выяснить? У тебя есть гипотеза касательно меня?

— Есть.

— Какая?

— Не могу тебе сказать. Это может повлиять на данные.

— О! Да. Верно. Виноват.

— Все в порядке. Нет ничего естественней любопытства. — Он положил свое блестящее устройство на Пустой Пьедестал и сказал: — Сядь.

Я сел на Плиты, скрестил ноги и стал ждать вопросов.

— Удобно? Отлично. Теперь скажи мне. Что ты помнишь?

— Что я помню? — в растерянности переспросил я.

— Да.

— Вопрос чересчур общий, — сказал я.

— И все же попробуй на него ответить.

— Что ж. Полагаю, ответ: все. Я помню все.

— Довольно смелое утверждение. Ты уверен?

— Уверен.

— Приведи примеры того, что ты помнишь.

— Допустим, — сказал я, — ты назовешь какой-нибудь Зал во многих днях пути отсюда. Если я там бывал, то сразу отвечу, как туда добраться. Перечислю все Залы, через которые предстоит идти. Опишу примечательные Статуи по его Стенам и сумею довольно точно указать их местоположение: у какой Стены они стоят, северной, южной, восточной или западной, и на каком от нее расстоянии. Смогу также назвать…

— А как насчет Шарф-бери? — спросил Другой.

— Мм… Что?

— Шарф-бери. Ты помнишь Шарф-бери?

— Нет… я… Шарф-бери?

— Да.

— Не понимаю.

Я ждал объяснений, но Другой только молча за мной наблюдал. Я видел, что вопрос чрезвычайно важен для его исследования, однако понятия не имел, какого ответа он от меня ждет.

— Шарф-бери не слово, — сказал я наконец. — Оно ничего не значит. Ничто в Мире не соответствует такому сочетанию звуков.

Другой по-прежнему молчал и все так же пристально смотрел на меня. Я беспокойно заглянул ему в лицо.

Вдруг меня осенило, я воскликнул:

— О! Я понял, что ты делаешь! — и засмеялся.

— И что же я делаю? — с улыбкой спросил Другой.