Пиранья. Черное солнце

За спиной, совсем близко, треснул пистолетный выстрел. Мазур, не делая резких движений, чуть повернул голову — успевший вскочить в машине и взять автомат наизготовку рослый мулат оседал с аккуратной дырочкой во лбу…

Санчес что-то коротко спросил. Выдвинувшись вперед, невысокий кубинец — белый, с проседью на висках — что-то затараторил, глядя на генерала прямо-таки с лютой ненавистью. Пожав плечами, с тем же бесстрастным выражением, Санчес расстегнул ремень, и кобура с пистолетом глухо стукнула о бетонку. Тот, с проседью, взмахнув автоматом, что-то потребовал. Санчес преспокойно кивнул, с непроницаемым лицом истукана стал медленно поднимать руки, так неуверенно, словно делал это впервые в жизни — как это наверняка и было…

Дальнейшее произошло молниеносно.

Резкий взмах правой руки Санчеса — и из рукава кителя ему в ладонь вывалился короткоствольный револьвер — похоже, «Кольт-кобра», машинально отметил Мазур. К генералу в бешеном броске метнулись сразу несколько человек, включая оскалившегося летчика — но он уже успел упереть дуло под нижнюю челюсть. Негромкий выстрел… Справа и слева выпалили пистолеты, и обе пули, Мазур отчетливо видел со своего места, угодили в генеральскую руку с пистолетом, повыше локтя и в запястье, но секундой позже, чем следовало, уже в мертвую руку… В совершеннейшей тишине Санчес, живая легенда революции, подламывался в коленках, нелепой куклой рушился на бетон…

Уши резанул дикий, отчаянный, чуть ли не звериный вопль. Рамона метнулась в ту сторону, на нее нацелилось несколько стволов и тут же опустилось после резкой команды, ее перехватили камуфляжные, надежно сцапали, едва удерживая, она бешено вырывалась, испуская что-то среднее меж рычанием и рыданием, смертельно бледная, не отводя глаз от мертвеца. Мазур мрачно подумал, что сейчас она настоящая. «Проникнуто неподдельным чувством» — навязчиво вертелась в голове фраза из какого-то романа. На душе было мерзко и пусто.

Пара людей в камуфляже небрежно отодвинутых в сторону стволами автоматов задравших руки солдатиков — сопляки-первогодки, как на подбор, такие ни над чем не задумаются и вопросов задавать не станут — прыгнула в кузов. Тут же там раздался грохот и скрежет.

К Мазуру подошел Лаврик, на ходу пряча в деревянную кобуру «Стечкин», улыбаясь во весь рот. Бок о бок с ним двигался седоватый, тоже ухмыляясь Мазуру с видом старого друга.

— Ну, опускай рученьки, — сказал Лаврик. — Отработал свое…

Мазур опустил руки, не испытывая ровным счетом никаких эмоций и ни о чем не думая. Он смотрел через плечо Лаврика, как трое рослых, в камуфляже, волокут к «уазику» Рамону, едва справляясь с ней, а она отчаянно выворачивает голову назад, к Санчесу, над которым уже вьются стайкой назойливые, здоровенные африканские мухи, слышал, как она кричит — и в душе ничегошеньки не шевельнулось. В голове, как застрявшая пластинка, крутились фразы из одной его любимой книги.

«Значит, твоя профессия уже искалечила тебя».

«Возможно. Но в мире, где столько искалеченных людей, это не особенно бросается в глаза».

Дверца «уазика» захлопнулась за Рамоной, и машина рванула с места, визжа покрышками.

Лаврик положил ему руку на плечо, подтолкнул к заднему борту:

— Пойдем посмотрим, ты как-никак ценный свидетель, тебе необходимо…

Задний борт был уже откинут. Мазур привычно запрыгнул в кузов. Камуфляжников там было уже четверо. Один старательно щелкал фотовспышкой, второй, примостив бумагу на ящике, торопливо заполнял казенного вида бланк, двое просто стояли с ломиками над одним из вскрытых ящиков, самым большим и длинным. Мазур посмотрел, старательно переложенные стружками и комками мятых газет, лежали слоновьи бивни — длинные, мутно-белые, толстые.

Седоватый за его спиной что-то скомандовал — и один, с ломиком, запустил руку в другой распечатанный ящик, кубический, вынул что-то наподобие кулечка, развернул, вытряхнул содержимое себе на ладонь и вытянул руку — фотограф тут же прицелился объективом, засверкала вспышка.

На ладони лежала кучка невзрачных на вид угловатых камешков, похожих на мутно-белесое стекло или кварц. Мазур повернул голову к всезнающему Лаврику. Тот шепотом сказал:

— Не видывал? Алмазы необработанные. А вон в тех мешочках — такая штука, которую иные несознательные курят. Но это не табак, а гораздо хуже…

Седоватый подошел вплотную, протягивая руку:

— Спасибо, компаньеро, вы нам очень помогли…

Мазур на автопилоте пожал широкую сильную ладонь. Более всего ему хотелось оказаться подальше от всего этого.

…В калитку колотили кулаком, как на пожар. Отодвинув щеколду, Мазур моментально успокоился: никакой боевой тревогой и не пахло, там стоял Мануэль, в единственном числе, смотрел на Мазура отрешенно и тоскливо. Потом двинулся мимо него во двор, переставляя ноги механически, словно робот — принюхавшись и присмотревшись, Мазур без труда определил, что соратник из братской страны пьян до остекленения, в матинушку, но тем не менее держится на ногах ровно, не шатается. Бывают такие состояния.