Пиранья против воров

– Слушай, Котовский, – сказал Мазур. – Я тут подметил интересную особенность... У твоей «Волги» номер – «двести шесть», и на у с а д ь б е еще несколько машин с такими же цифирками, и у Папиной супруги те же «двести шесть», и даже у этого «крузера», хоть он и не шантарский, а вашего здешнего, как бы это сказать, представительства... Совпадение или как?

Скучавший шофер от души хохотнул.

– Да никакого совпадения, – сказал Котовский. – Это у Папы такое чувство юмора. Нужен был какой-то отличительный знак на тачки, вот Папа и придумал. Первая ходка у него была как раз по двести шестой, «хулиганка». Не без юмора, согласись. Сейчас, в новом кодексе, статья номер поменяла – но не помню, под каким она нынче значится, потому что мы люди серьезные и заматеревшие, в наши годы и в нашем положении «хулиганку» на себя вешать как-то и стыдно даже. Это вот этот пусть изучает... – Он кивнул на шофера. – А то ни одной ходки, стыд и срам...

– На хрен мне эти университеты... – пробурчал шофер.

– Я и говорю, – печально сказал Котовский. – Новая формация пошла, не знает, с какого конца редьку есть... Старшее поколение свой авторитет в ы г р ы з л о, а эти хотят все на блюдечке, и без единой ходки...

– А что, босс, есть причины на меня жаловаться? – хмыкнул шофер. – Вроде бы поводов не давал...

– От оно, – печально поведал лысый. – Слыхал, Степаныч? Я для него, изволишь видеть, «босс»... Нахватались... Смотри, при Папе не вякни, у него закалка старая, он этих «боссов» и «окэев» на дух не переносит... Мало ли что в кино кажут... Опаньки! Доцент выплыл, как лебедь белая на стремнину?! Писать пойдет или опять начнет ляльку за бока хватать? Спорнем от скуки на сотню баксов?

– Идет, – оживился шофер. – Ляльку хватать будет.

– Шиш, – отрезал Котовский. – Сначала – писать, помяни мое слово... Степаныч, разбей!

– Давай...

Крайняя палатка колыхалась при полном безветрии, словно под порывом шквала – это ее обитатель с превеликим трудом искал выход наружу. Какое-то время казалось даже, что он обрушит на себя выцветший брезентовый чум к чертовой матери. Но нет, ухитрился благополучно выползти на белый свет и даже встать на ноженьки...

– Ах ты, хороший мой, – ласково прокомментировал Котовский. – Эк тебя мотает, соколика... Колышет сегодня здорово, что правда, то правда...

«Доцент», низенький мужичишка с растрепанной бородой и огромным пузом, нависавшим над пестрыми широченными трусами, в конце концов установил себя на расставленных ногах, почесал обеими руками необъятное чрево, звучно икнул и по причудливой траектории побрел в тайгу, где, не теряя времени, примостился за ближайшим могучим кедром.

– Гони сто баксов, горюшко, – весело распорядился Котовский. – Эх ты, знаток человеческой природы... После пары ковшей браги любой озабоченный не к девке полезет, а водичку сначала сольет...

Шофер с убитым видом протянул ему денежку. Бородатый уже возвращался из-за кедра, временами сбиваясь с направления, но все же стойко держа курс на дымящую печурку.

Собственно говоря, это был не доцент, а целый профессор со звучной фамилией Буряковский, самый здесь главный, из-за которого они и маялись самым пошлым бездельем...

Как выяснилось по прибытии, свои обязанности здешнего главнокомандующего профессор исполнял весьма даже своеобразно: он завел в своей командирской палатке двадцатилитровый бидон браги, каковую и истреблял, не особенно оглядываясь на время суток, а руководствуясь лишь стремлением не дать себе засохнуть – в полном соответствии с телевизионными поучениями. Легко догадаться, что эти их археологические раскопки проходили как бы сами по себе, без всякого участия отца-командира. А потому он понятия не имел, на каком из трех участков сейчас находятся подчиненные ему гробокопатели. Поскольку участков имелось три, и разбросаны они были на паре сотен квадратных километров, самим разыскивать дочку Гвоздя не имело никакого смысла – попусту спалили бы горючее, колеся по неведомым стежкам...

Приходилось маяться бездельем и ждать, когда археологи вернутся к ужину. И надеяться, что бородатый профессор на сей раз оставит их в покое и общаться не полезет. Поначалу, когда они только появились, Буряковский, обрадовавшись новым лицам, сначала усердно пытался напоить их брагой, а потом битых полчаса повествовал о своей развесистой генеалогии, уходившей корнями в славные времена крестоносцев. По его версии, он происходил прямиком от доблестного польского рыцаря, кидавшегося в сечу на крестоносцев, как буря – за что славного пана и прозвали Бурей, а его последующие предки в ту пору, когда дворянство стало обзаводиться, кроме гербов, еще и фамилиями, начали писаться Буряковскими.