Пиранья против воров

– Ну вот, – сказал Гвоздь. – Но остальных-то полсотни или сколько их там – стопроцентное фуфло. Нет, то есть, симпатичные, конечно – иначе кто бы за них приличные бабки выкладывал? Но родом они из киргизских или казахских степей, где житуха нынче похуже нашей в сто раз. А то и с южных окраин Сибири необъятной, аборигеночки. Их, конечно, как следует поднатаскали импортным товаром прикидываться: «моя-твоя не понимай», «холосё, козяина...» В общем, мало кто распознает. Понимающие люди, вот вроде тебя, Степаныч, туда не ходят, а ходят туда те лохи, над которыми и посмеяться не грех. Заезжих из России масса, эти вообще потом кипятком писают у себя дома, взахлеб хвастаются – они ж там, за хребтом, дикари-дикарями, москвичи особенно: про Азию только по дурацким книжкам знают. Ах, был я проездом в загадочной Сибири, ох, мочил я конец в самом натуральном китайском борделе, где каждый швейцар – и тот китаец...

– Интересно, – сказал Мазур. – Поддельной водкой, сигаретами или часиками никого нынче не удивишь, а вот про поддельных шлюх – впервые слышу...

– Ты не в столицах, Степаныч, ты во глубине сибирских руд. У нас тут в начале перестройки даже фальшивое кладбище устроили. Для японцев. Власти совместно с ГБ. Японцы, понимаешь ли, кинулись искать померших в плену родственничков, подарки чиновничкам везли, инвестициями шандарахнуть грозились. Ну, чья-то умная голова им такое «старое японское кладбище» сообразила, что пальчики оближешь. Все честь по чести, памятники стоят аккуратными рядочками, дорожки песком посыпаны. Как вы говорите, япона-сан, звали вашего почтенного дедушку, который в плену ласты склеил? Сакура Макаки? Вот он, болезный, на камушке обозначен. Ясука Накомоде? А извольте! Во-от такими иероглифами на могилке выведено, что – Ясука и что – Накомоде. Японцы над этими пустышками слезу роняли, поклоны били, на камеры снимали, начальничкам нашим иены в карманы пихали, чтобы позволили урночки с прахом на историческую родину вывезти. А начальство у нас завсегда душевное, ежели иеной похрустеть – они ж туда и урночки заранее напихали, вот только что там вместо праха – лучше не гадать, а то японцев совсем уж жалко делается... Словом, полный гуманизм и новое мышление. Так вроде бы правдочка на свет и не всплыла за все эти годы. А еще говорят, что азиаты – самые хитрющие на глобусе люди. Вот ты там был... Правда?

– Да как сказать... – пожал плечами Мазур. – В общем как везде. Ничего такого уж особенного. Разве что гораздо труднее понять по этой непроницаемой азиатской роже, бутылку он тебе хочет поставить, или нож в кармане гладит. Да и в бутылке, кстати, вполне может змеиный яд оказаться... – Он помолчал и спросил, как человек, уже имеющий некоторое представление об укладе жизни очередного экзотического местечка, куда его забросила судьба на сей раз. – А ты, значит, Фомич, их крышуешь?

– Да нет, – сказал Гвоздь. – Я человек старых понятий, мне подобное заведение доить насквозь западло. Бордель ходит под Антошей Ковбоем, он, щенок, из новых, рубит капусту без оглядки на правильные понятия, там, где люди пачкаться не станут. А поскольку он не полный отморозок и понимает, что сила пока что солому ломит, вы там себя не особенно ограничивайте, если что. Конечно, и разносить вдребезги притончик не стоит, там, на нейтральной территории, и приличные люди встречаются... Но, в общем, работайте со всем прилежанием, если что-то пойдет не так, я с Антошей сам перетру... Короче, Степаныч. Как только ты мне сказал про среднеазиатов, которые притворяются китайцами, у меня моментально сработали, учено говоря, ассоциации. Тут же вспомнил: ну как же, есть у нас местечко, где подобное явление носит прямо-таки массовый характер... И побежали ребятки с четкими снимками в кармане – мои ж этих «китаезов» снимали во всех мыслимых ракурсах... Того, что назывался Лю, так и не вычислили пока, а этот самый Чжао возник на горизонте. Ты что нахмурился, Степаныч?

– Все еще анализирую нашу встречу с этими поддельными китайцами, – сказал Мазур. – Они знали, Фомич, кто ты такой. Как же иначе? Но были что-то очень уж спокойны, как им вроде бы и не полагалось. Понимаешь? Актеры, мелочь, кем-то подосланные ряженые – но роль свою вели без всякого внутреннего страха...

– Я тебя, кажется, понимаю, – сказал Гвоздь со злой ухмылочкой. – В самом деле, следовало бы понимать, с кем крутят спектакль – а они, падлы, были совершенно спокойны, как будто я им мелкий шнырь... У тебя есть соображения?

– Так себя ведут, когда чуют за спиной кого-то не менее сильного.

– И тем не менее... – покрутил головой Гвоздь. – Чересчур уж мелкая шпанка этот наш Чжао, он же – Ермек свет Уразбаев, шестерка при борделе. Ему по жизни положено перед людьми стоять по стойке смирно – это ж в кровь въедается, ежели ты мелкаш, шестерка... А он жентельмена корчил. В самом деле, очень странно.