Пиранья. Звезда на волнах

Со всех сторон вставали клубы пыли, фонтаны разметанной земли, свист, грохот, удары по барабанным перепонкам, земля тряслась уже непрерывно, мир потонул в грохоте и тьме... Не было ни мыслей, ни чувств, сознание словно растворилось в конвульсиях взбаламученной тверди, казалось, что весь земной шар рассыпался облаком пыли, и больше нет ни неба, ни моря, ни людей...

Бомбежка страшна не только смертью, сыплющейся со всех сторон, словно само небо превратилось в ливень из бесконечных кусков зазубренного металла. Страшнее всего то, что от застигнутого бомбежкой человека ничегошеньки не зависит. Без разницы, трус он или герой, молится он Богу о спасении или кроет матом весь белый свет. Бессмысленно что-либо делать, бесполезно вжиматься в землю и бесполезно бежать сломя голову. Обделайся ты от страха или гордо ори в небеса высокие слова, ничего этим не изменишь. Бал правит слепой случай, а ты, превратившись в лишенную собственной воли песчинку, должен лежать и ждать, потому что ничегошеньки сделать нельзя...

Если существует ад, то он зовется – бомбежка...

Потом обрушилась тишина, и не сразу стало понятно, что это н е ч т о оглушительное, звонкое, необозримое, всеохватное и есть т и ш и н а... Истерзанные барабанные перепонки, рассыпавшееся сознание не сразу ощутили тишину, свыклись с ней, обрадовались ей до потока слез по щекам.

Когда Мазур поднялся, машинально проверив оружие, мир стал другим. Остро пахло горелой взрывчаткой, рваным металлом, и эти запахи, смешиваясь с волной почти физически ощутимых, тяжелых ароматов древесных соков и влажной земли, порождали неописуемое сочетание – казалось, планета родилась заново в гигантском катаклизме, в громе и пламени, и все теперь будет иным, не прежним...

Но все вставало на свои места, конечно, пусть и невыносимо медленно. Среди вздыбленной земли, среди поваленных стволов, среди еще трепещущих ворохов обрубленных веток зашевелились пятнистые фигуры, они поднимались одна за другой, утверждаясь на ногах, они прислушивались к себе, понимали, что живы, – и эти ощущения ни с чем нельзя сравнить...

Потом послышалась резкая команда Морского Змея, и родившиеся заново люди, ведомые не разумом, а чисто военным инстинктом, с разных сторон бросились к нему.

Он был хорошим командиром и сделал все, чтобы м е х а н и з м моментально заработал вновь, без малейшего промедления, с прежней четкостью, без единого сбоя...

«Сволочам везет», – подумал Мазур через несколько минут, когда стал способен думать. Фань Ли был живехонек, хотя и превратился от страха в некий сгусток желе, удерживаемый в прежней форме исключительно прочным камуфляжным комбинезоном и высокими армейскими ботинками. Впрочем, его быстренько привели в более-менее пристойный вид неопасными для жизни и здоровья, хотя и способными ужаснуть прекраснодушного идеалиста методами. Но что поделать, не тащить же на себе стервеца...

Он-то был жив... А вот четверо «морских дьяволов» – уже нет. Лошарика больше не было, и Артемона тоже, и Мушкетера, но они-то оказались п о ч т и целыми, а вот то, что осталось от старлея по прозвищу Рыжий, занимало совсем мало места и не походило ни на бывшего человека, ни вообще на что-то определенное...

Но не было ни прочувствованных прощаний, ни долгих, ни коротких, и не было похорон. Нужно было уходить как можно скорее, и что у кого на душе, о том он и мог думать сколько влезет, бесшумно скользя меж поваленных стволов, воронок и оторванных верхушек деревьев. Мало ли что там текло по щекам, не обязательно слезы – очень может быть, что и пот, а то и древесный сок... Главное сейчас, как ни цинично это звучит, – при самом вдумчивом осмотре погибших ни один спец так и не поймет, кто они такие, откуда пришли, куда шли и кем были посланы. Просто убитые, без малейшей зацепки. Ни единой конкретной привязки к какой бы то ни было стране. Иногда выпадает и т а к а я смерть...

Главное, они вырвались из облавы. Потому что облава шла по джунглям не особенно рьяно, отнюдь не сплошной цепью – отдельными отрядами, цепями, группами. Солдатики, сразу чувствуется, отнюдь не горели желанием заработать пышные военные похороны с беретом на крышке гроба и какой-нибудь блистающей висюлькой, приколотой к траурной ленте на портрете. Облава передвигалась неспешно, постреливая в стороны, дабы обозначить рвение, перекликаясь и часто останавливаясь под предлогом, что впереди усмотрелось нечто подозрительное и следует хорошенько разведать местность, прежде чем кидаться очертя голову в чащобу.

Одним словом, поредевший отряд проскользнул через кольцо низкорослых раскосых солдатиков, как стальная игла сквозь ветхую дерюгу, – просто в один прекрасный момент оказалось, что стрельба, шум моторов, могучее лопотанье парочки вертолетов и прочие звуки неспешно, словно сытый удав, ворочавшейся облавы доносятся уже сзади, исключительно сзади.