Пиранья. Звезда на волнах

Что-то твердое было под ногой. Нагнувшись, Мазур поднял индокитайскую медаль на разорванной тонкой цепочке – и, зажав ее в кулаке, стоял столбом, пытаясь разобраться в мыслях и ощущениях.

– Да мать твою! – взревел Лаврик, схватил его за ворот и подтолкнул к трапу. – Уходим на хрен!

Только теперь Мазура о т п у с т и л о, и он ощутил себя прежним. Сбежал по вихлявшейся доске, запрыгнул на заднее сиденье машины. Остальные с трех сторон вскочили следом, и джип с выключенными фарами помчался вдоль берега.

– Ну? – обернулся к нему с переднего сиденья господин Герберт. – Что сказал Зыонг? Он что-то знал, иначе его не схватили бы...

– Капсулу забрал некий Фань Ли, – сказал Мазур усталым, севшим голосом. – Дворецкий мадам Фанг, заведует ее хазой с красивым названием Изумрудная Гавань. Любит эта публика поэтические названия, а?

– Ч-черт... – прямо-таки прошипел Герберт. – И где эту самую гавань прикажете искать?

– Знаете, что самое смешное? – сказал Мазур без тени улыбки. – Вы ведь так и не успели расспросить меня подробно... Самое смешное, я, кажется, знаю, где это... Точно.

Часть третья Короткие броски на длиннющей войне

Глава первая Бросок первый: морская гладь

Картина была умилительная, напоминая какой-то антивоенный плакат: огромная бабочка, едва заметно трепеща прекраснейшими разноцветными крыльями, невесомыми пятнышками чистейших спектральных оттенков, уселась на глушитель Мазурова автомата, где и пребывала уже добрых три минуты, не выказывая ни малейшего страха. Столь явная доверчивость, неожиданный симбиоз твари неразумной и отягощенного некоторым интеллектом «морского дьявола» объяснялась как раз высоким профессионализмом последнего: он столь надежно замер, слившись с окружающими ветками, лианами и яркими тропическими цветами, что эта дура летучая принимала его, надо полагать, за безобидную разновидность пня...

Вот только наблюдать за объектом она мешала, растопырила крылья прямо на воображаемой линии полета пули. На исходе четвертой минуты Мазур решил, что довольно с него единения с природой. Набрав в рот воздуха, выдохнул, сжав губы. Неожиданное сотрясение атмосферы моментально произвело должный эффект: бабочка сорвалась с глушителя, мигом восстановила равновесие, ушла вверх и влево, исчезла с глаз.

Вокруг идиллически заливались птички, а временами попискивало какое-то мелкое зверье. Слава богу, змей тут не было, а то ведь случаются иногда коллизии в таких вот засадах, способные прибавить седых волос...

Стояла безмятежная солнечная тишина, та самая, что действует на нервы похуже яростного боя. Как известно, хуже нет ждать и догонять. Особенно – ждать, когда некие высшие соображения наконец заставят командира подать сигнал.

Со своего места – особенно теперь, когда бабочка больше не застила белый свет, – Мазур прекрасно видел отлично замаскированный зеленый домик, чье лицезрение совсем недавно погубило Гавайца и его людей, а также двух односельчан Мазура, о которых он главным образом и жалел: односельчане как-никак, добрые соседи, мирные крестьяне. Зеленый домик, оказавшийся той самой Изумрудной Гаванью, – восточный народ прямо-таки одержим патологической страстью давать пышные имена всему на свете, даже самым прозаическим предметам. Не просто загородная хаза мадам Фанг, а, изволите ли видеть, Изумрудная Гавань...

Все вроде бы в порядке. Три тройки давным-давно заняли исходные позиции, готовые по сигналу н а к р ы т ь и резиденцию, и два других домика – электростанцию и жилище прислуги, и здешнюю гавань, то бишь бухточку, где стояла пара мощных катеров. Подалее, в чащобе, расположился радист и господин Ма под бдительным присмотром Лаврика и одного из людей господина Герберта, которого было велено именовать попросту «вы», без затей, но Мазур про себя ради пущей определенности окрестил Безымянным Товарищем...

Все вроде бы в порядке. Искомого господина Фань Ли, осанистого китаезу пожилого возраста, уже опознали при посредстве активно сотрудничавшего со следствием Ма, тихонечко, где ползком, где на четвереньках доставленного на передний край, а потом опять отправленного в глубь джунглей. Уже сосчитаны все находившиеся в резиденции, числом четверо, уже отмечено профессиональным взором, что все до единого не расстаются с оружием, у кого кобура на поясе, у кого и вовсе трещотка на плече. Уже отдан категорический приказ: пока не будет сцапан живым и невредимым тот, ради которого они сюда явились, стрелять запрещено. Категорически и напрочь. Герои классического романа, пожалуй что, находились в лучшем положении: им-то было разрешено стрелять по конечностям – райская привилегия, что ни говори. Поневоле преисполнишься черной зависти, когда тебе самому запрещено стрелять в о о б щ е. Управляйся, как хочешь, именно конечностями, на то ты и спецназ...