Автомобиль свернул с шоссе на подъездную дорогу, ведущую к дому. Миновали деревья, отгораживавшие дом от дороги, и подъехали к огромным железным воротам в стене. Приводимые в движение бесшумными электромоторами, ворота стали раздвигаться, и машины не останавливаясь въехали внутрь и застыли перед огромным белым домом, пройдя еще четверть мили. Слуга подбежал распахнуть дверцу машины. Отец вышел первым, Бейдр за ним.
Его взгляд скользнул вверх по мраморным ступеням, что вели к раскрытым дверям. В их проеме появилась женщина с открытым лицом, но в головном платке и длинном белом тобе.
— Мама! — крикнул он, взбежав по ступеням и заключая женщину в объятия.
Набила смотрела на сына, слезы блестели в уголках ее миндалевидных глаз.
— Прости меня, сын мой, — шептала она. — Но я больше не могла ждать, мне надо было увидеть тебя.
Поскольку это не был формальный прием и присутствовали только члены семьи, то они сидели за столом все вместе. На официальных приемах мужчины обедали в одиночестве, женщины ели после или вообще не ели.
Бейдр поглядел в конец стола на своих сестер. Фатима, старше него на три года, круглолицая, с отягощенным беременностью телом, улыбалась, гордая тем, что сидит рядом с мужем.
— Мальчик у меня будет, — сказала она. — В семье Салаха родятся только мальчики, и все так говорят, что я выгляжу точь-в-точь, как мать Салаха, когда она его носила.
Ее отец засмеялся.
— Бабушкины сказки! Не больно-то научно, но пока мы не найдем другой способ, более точный, я готов обходиться и этим.
— Дам вам первого внука, — сказала Фатима не без ехидства, глядя на Навал, свою сестру, которая недавно родила девочку.
Навал промолчала. Ее муж Омар, врач, служивший к больнице своего тестя, тоже не отреагировал.
— Мальчик или девочка, — заметил Бейдр, — на все есть воля Аллаха.
С этим все были согласны. Самир встал.
— У западних людей есть обычай, — сказал он. — Для наслаждения послеобеденной сигарой мужчины удаляются отдохнуть и другую комнату. По-моему, это очень недурно придумано, — с этими словами он направился в кабинет. За ним последовали Бейдр и оба зятя.
Слуга распахнул перед ними дверь и, впустив, закрыл за ними. Самир открыл ящик сигар, стоявший на его письменном столе. Достал сигару, с удовольствием понюхал ее.
— Гавана. Мне их прислали из Лондона.
Он протянул открытый ящик мужчинам. Салах с Омаром взяли по одной, а Бейдр покачал головой. Он достал из кармана пачку американских сигарет.
— Я предпочитаю это.
Самир улыбнулся.
— Даже твой арабский язык с американским акцентом.
— Не стоит преувеличивать, — сказал Бейдр.
Зажег сигарету и подождал, пока остальные раскурят свои сигары.
— Что ты о них думаешь? — полюбопытствовал Самир. — Я имею в виду американцев.
— В каком смысле? — переспросил Бейдр.
— Они почти все евреи, — объявил Салах.
Бейдр повернулся к нему.
— Неправда. По отношению ко всему населению евреев у них очень мало.
— Я бывал в Нью-Йорке, — стоял на своем Салах, — город кишит евреями. Они заправляют всем. Правительством, банками.
Бейдр посмотрел на свояка. Это был коренастый, полноватый молодой человек, чей отец нажил состояние на ростовщичестве и теперь владел одним из крупнейших банков Бейрута.
— Значит, вы ведете дела с еврейскими банками? — спросил он.
Ужас отразился на лице Салаха.
— Нет, конечно, — парировал он сухо. — Мы имеем дело лишь с самыми крупными банками — Американским, Первым Национальным и Чейзбанком.
— Они разве не еврейские? — удивленно осведомился Бейдр.
Боковым зрением он видел, что отец улыбается.
— Нет, — мрачно ответил Салах. — Однако это не значит, что не стали бы, будь у них возможность.
— Но Америка все же — произраильская, — заметил Самир.
Бейдр кивнул.
— Верно.
— А почему так?
— Вам надо попытаться понять ментальность американцев. Они питают сочувствие к слабому. Израиль с большим успехом играл на этом — сперва против британцев, теперь против нас.
— Как мы можем это изменить?
— Очень просто, — сказал Бейдр. — Нужно лишь оставить Израиль в покое. Это ведь всего лишь узкая полоска земли посреди наших стран, не более чем блоха на спине слона. Какое зло могут они нам причинить?
— Они не останутся навсегда блохой, — возразил Салах. — Беженцы со всех концов Европы едут туда тысячами. Самые подонки. Они не будут довольны тем, что у них есть. Еврей всегда хочет все.
— Нам это пока не известно, — добавил Бейдр. — Возможно, если бы мы отнеслись к ним по-братски и работали бы с ними вместе на благо наших стран, помогали, а не противостояли им, то и узнали бы о них кое-что другое. В древности говорили, что могучий меч может свалить дуб одним ударом, но не может рассечь плавающий в воздухе шелковый шарф.
— Боюсь, теперь уже поздно говорить об этом, — сказал Салах. — Крики наших братьев, стонущих под их игом, раздирают наши души.
Бейдр поежился.
— Америка об этом не знает. Она знает лишь то, что малый народ, крохотный народ в миллион человек живет посреди враждебного ему мира, который превышает его числом в сто раз.
Самир согласно покивал.
— Много есть такого, над чем следует подумать. Проблема очень сложная.