Теперь она все поняла. Он включил камеру. И то, как он старался удержать ее в верхней части гигантской постели. Камера фиксировала только этот участок. Он, должно быть, болен, он хуже всех, кого она знала.
Внезапно все кончилось. Экран почернел, и Бадр выключил плейер. Она повернулась к нему.
На лице его не отражалось никаких эмоций.
— Я просил тебя проявить благоразумие. Ты не проявила его. Я специально предупредил тебя, чтобы ты избегала евреев. Этот человек — еврей.
— Нет! — вспыхнула она. — Это актер по имени Рик Сюлливан.
— Я знаю, как его зовут. Его настоящее имя Израиль Соломон.
— Я этого не знала.
Он не ответил. Но было видно, что он ей не верит.
Внезапно она вспомнила. На той вечеринке был и Юсеф.
— Это он принес пленку?
— Да.
— Это было больше трех месяцев тому назад. Почему он ждал так долго, чтобы принести ее тебе?
Он не ответил.
— Должно быть, он был в чем-то виноват, — догадалась она. — И решил, что, выложив ее на стол, обелит себя.
— Он сказал, что тот, кто доставил ему кассету, вынудил его. И сказал, что если он не будет выполнять его распоряжений, ее широко распространят.
— Я не верю! Он был там единственным, кого она интересовала. Он лгал!
Он снова не ответил. Все, что она говорила, подкрепляло его собственное убеждение.
— Есть ли другие копии?
— Ради моих сыновей, да и тебя, надеюсь, что нет. Я не хотел бы, чтобы они знали, как их мать развратничала с евреем.
В первый раз боль, которую он таил в себе, прорвалась в его голосе.
— Ты понимаешь, что ты сотворила, женщина? Если это станет известно, Мухаммед никогда не будет наследником принца. Когда мы воюем с Израилем, как могут арабы поверить своему вождю и духовному лидеру, чья мать прелюбодействовала с евреем? Даже законность его права на трон будет подвергнута сомнению. Своими действиями ты не только лишила своего сына наследства, для которого он был рожден, но и подвергла угрозе все, ради чего мы с отцом боролись всю жизнь.
— Я виновата, Бадр, — сказала она. — Но мы так отдалились друг от друга, что я решила — ничто меж нами уже не имеет значения. Я знала о твоих женщинах. Я даже не обращала на это внимания. А теперь я вижу, что у меня не было возможности пользоваться теми правами, которые ты мне дал. Может, будь я арабской женщиной, я бы приняла такое положение. Но я не принадлежу к ним. И я никогда не смогу вести такую жизнь, которая предначертана им, когда они глядят и ничего не видят, и верят словам, за которыми ничего нет.
— Теперь слишком поздно. Я отдал распоряжение, что ты с детьми послезавтра вернешься в Бейрут. Ты будешь жить, никуда не выходя за пределы дома. И до января, когда Мухаммед будет официально объявлен принцем и наследником трона, ты не будешь покидать дома, ты никого не будешь видеть, ты никому не будешь писать или говорить с кем-либо по телефону, кроме членов вашей семьи и слуг.
— А потом?
— На следующий день после введения Мухаммеда в свои права, тебе будет разрешено навестить в Америке своих родителей. И там ты будешь жить тихо и незаметно, пока не получишь документы на наш развод.
— Что будет с детьми?
Его синие глаза были холодны как лед.
— Ты никогда больше не увидишь их.
Сердце сжал резкий приступ боли.
— Что, если я откажусь? — осмелилась она спросить.
Бадр говорил с жесткой непреклонностью, которую она никогда ранее не встречала у него.
— У тебя нет выбора. По законам ислама женщину, виновную в прелюбодеянии, забивают камнями. Ты хочешь, чтобы твои дети увидели это?
— Ты не сделаешь этого! — в ужасе воскликнула она.
Он твердо посмотрел на нее.
— Сделаю.
Внезапно она поняла, что произошло.
— Юсеф! Ты убил его!
— Он сам убил себя, — презрительно сказал Бадр, указывая на плейер с кассетой. — Вот этим.
Силы ее кончились. Не в силах сдерживать слезы, не в состоянии больше смотреть на него, она опустилась на колени и закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий. Он стоял, глядя на нее сверху вниз, и только пульсирующая на виске, вена говорила, каких усилий ему стоило держать себя в руках.
Слезы прекратились, и она посмотрела на него. Глаза ее опухли, лицо было искажено приступом муки.
— Что мне делать? — прошептала она хриплым усталым голосом. — Зачем мне жить, если их не будет со мной?
Он не ответил.
Медленно поднявшись, она побрела к дверям. На полпути она повернулась.
— Бадр, — сказала она, выражением глаз и тоном голоса моля его о снисхождении.
С той же холодной непреклонностью он повернулся к ней.
— Не трать время, женщина, вымаливая у меня прощение. Вместо этого иди и моли Аллаха, чтобы он оказал тебе милость.
На краткое мгновение их взгляды встретились и она опустила глаза. Сил для борьбы у нее не осталось. Медленно она вышла из комнаты.
Закрыв за ней дверь, он вернулся к столу, где надолго остановился, глядя на плейер. Затем, протянув руку, он нажал на клавишу с надписью «Стереть».
Пленка прокручивалась с десятикратным ускорением и сорок минут превратились в четыре. После щелчка он остановил плейер и, нажав клавишу старта, снова пропустил ее. На этот раз экран оставался пустым. Запись была стерта начисто.