Пират

С этого дня лебеденок не только перестал прятаться от Чадова, но скоро начал осыпать его такими бурными ласками, что, если Чадов не успевал вовремя удрать за перегородку, он оказывался мокрым, как после купания.

Через два месяца пленник из серого лебеденка превратился в белую, красивую птицу.

Над озером теперь часто летали лебеди. Пленник поднимал голову на прямой, как палка, шее, долго провожал их взглядом и снова молча возвращался к своим занятиям.

Когда Чадов подобрал лебеденка на озере, он собирался отпустить его, как только лебеденок сумеет существовать один, без опеки, но теперь он медлил и откладывал освобождение со дня на день.

* * *

В конце августа над озером появились первые стаи молодых лебедей; пока родители их, забившись в заросли тростника, меняли оперение, ставшие самостоятельными дети учились летать.

Они шумно, целыми стаями, поднимались из воды и низко кружились над озером.

И, подражая им, замахал длинными белыми крыльями пленник. Он тоже попытался подняться в воздух, но с разбегу ударился грудью о загородку и остановился. Чадов давно уже по голосу, по длине шеи определил, что его воспитанник – самка, и назвал ее Серафимой. Теперь он, стоя на берегу, наблюдал за попытками Серафимы взлететь. Потом перелез через загородку и, засвистев, поманил Серафиму.

Воспитанница прервала свои шумные упражнения и, выгнув шею, подплыла к Чадову. На этот раз Чадов не удирал от нее. Он поднял ее и несколько секунд держал на вытянутых руках, словно взвешивал.

Серафима не вырывалась. Она доверчиво глядела своими карими, немигающими глазами на человека. Но человек, казалось, забыл о ней; он задумался и глядел на озеро.

Озеро было пустынно и гладко. Человек вздохнул и унес Серафиму в дом.

Через несколько минут он вернулся и бережно опустил птицу в залив. Потом вошел в воду и сломал загородку.

Серафима быстро подплыла к пролому и остановилась. Она высоко, как только могла, задрала голову и замерла.

Перед ней лежало огромное озеро, полное зеленой, прозрачной воды.

Забыв о Чадове, она неподвижными глазами смотрела куда-то вдаль, в одну точку, словно не верила себе и боялась мигнуть, чтобы видение не исчезло.

Потом точь-в-точь так же, как когда-то, впервые решившись приблизиться к человеку, она низко, над самой водой, протянула шею и, боязливо вздрагивая, поплыла к открытой воде. Очутившись в озере, Серафима круто подняла голову и впервые закричала, как взрослый лебедь, хрипло, но вместе с тем красиво, словно громко ударили в надтреснутый серебряный колокол. И в ответ ей, с другого конца озера, донесся высокий и чистый, как звук серебряного рога, голос.

Чадов узнал его. Так кричал только самый старый и самый дикий лебедь на озере.

И когда он крикнул еще раз, Серафима подпрыгнула на воде и побежала, махая крыльями и отталкиваясь лапами, пытаясь подняться.

Пробежав шагов двадцать, она тяжело опустилась на воду и устало сложила куцые, подрезанные крылья.

До самой ночи она снова и снова пыталась лететь. Иногда ей даже удавалось оторваться от воды, но, пролетев несколько метров, она падала вниз.

Теперь Серафима все время проводила на озере.

Она шумно купалась, размахивала крыльями, изредка перекликалась с дикими лебедями.

К осени целые стаи их плавали на виду.

Серафима ни разу не присоединилась к ним. Даже если они сами подплывали к ней близко, она не спеша отплывала в сторону.

Когда стая удалялась на середину озера, Серафима, держась на расстоянии, плыла за ними следом.

В самом конце осени услышал Чадов на рассвете тревожные крики лебедя. Выскочив на крыльцо, он увидел Серафиму. Она стояла на островке, обычном месте своих ночевок, и, вытянув шею, хрипло, не умолкая, кричала, а очень высоко, перекликаясь на лету, уплывала вереница белых больших птиц.

Заметив Чадова, Серафима умолкла, подплыла к нему, вылезла из воды и, неуклюже перебирая черными лапами, подошла к крыльцу, прося есть.

Чадов, стоя на берегу, наблюдал за отлетом.

Большие белые птицы плавно уходили ввысь, делались меньше и меньше. Прощальные крики их звучали тише и мелодичнее, потом из цепочки образовался угол, и самая длиннокрылая птица, летевшая сзади, заняла место в вершине угла. Она вытянула шею и крикнула высоко и звонко, словно ударили в колокол из чистого серебра. И за ней, перекликаясь на разные лады, зазвенела стая.

Чадов узнал вожака по голосу; за этим лебедем и его подругой он часто подолгу наблюдал в бинокль. Это была самая старая и самая дикая пара на озере. Та самая единственная пара, которую застал Чадов, поселившись здесь семнадцать лет назад.

И, хотя за семнадцать последних лет лебеди не слышали здесь ни одного выстрела, эта пара не могла преодолеть свой страх перед человеком.

Другие лебеди родились в лучшее время и почти не боялись людей. Чадова они видели ежедневно, привыкли к нему и подпускали совсем близко. Чадов почти всегда мог точно сказать, сколько лебяжьих гнезд на озере и даже количество яиц в них.