Пират

Стая, заметив незнакомого голубя, сразу оживилась. Незнакомый турман долго еще белым ястребом носился над голубями, потом сложил крылья, косо разрезая воздух, разом очутился в самой середине стаи, громко, как в ладоши, захлопал крыльями и вынесся вперед. Стая дружно потянулась следом.

Мальчишки наблюдали, почти не дыша.

По неписаным законам каждый пойманный чужой голубь считался взятым в плен и без выкупа не отдавался. Но этот голубь прилетел из-за реки. Зареченские голубятники никогда не возвращали пойманных голубей городским владельцам. Между голубятниками города и Заречья велась давнишняя война. Те и другие носили старых, хорошо знающих свой дом голубей к чужим стаям.

Часто такому голубю удавалось увести за собой молодых или плохо прирученных голубей. Их ловили, и они переходили в полную собственность поймавшего. Особой честью считалось поймать подпущенного «наводного» голубя.

Мальчики жадно следили за чужим турманом. Каждый из них уже видел его запертым в клетку.

Даже Воробушкин бросил работу и показался в дверях мастерской, но на него так дружно зашикали и замахали руками, что он поспешил скорее убраться и выглядывал в приоткрытую дверь. Стая уже не хотела садиться. Голуби, казалось, задались целью обогнать залетного турмана и соревновались с ним в быстроте и ловкости.

– Уведет, ей-богу, всю стаю уведет, – волновался Митька.

Белый турман пока никуда не вел, он только кружился вместе со стаей, поднимаясь выше и выше. Стая послушно тянулась за ним.

– Это городские подпустили. Из ружья бы в него. Закружит стаю и уведет! – наперебой загалдели мальчишки, высыпав из-под навеса.

Воробушкин тоже не утерпел и снова вылез на двор. Но теперь даже он не мог запугать залетного голубя. Стая кружилась так высоко, что Воробушкин оттуда казался, верно, небольшой черной тумбой, вкопанной в землю. Черномазый Митька прибегнул к последнему средству. Он выбросил на крышу голубку, предварительно крепко связав ей крыло. Голубка была недавно поймана, не имела пары, и ее не решились выпустить вместе с другими, боясь, что она улетит.

Теперь, перевязав крыло, ее пустили гулять по крыше, надеясь, что стая, увидев нового голубя, спустится к нему. Но голуби плавали высоко вверху и не замечали тоскливо смотревшей на них голубки. Вдруг белый залетный турман на лету бессильно уронил крылья и упал вниз, вертясь через голову.

И, как будто только теперь вспомнив, что и они турманы, следом за ним вертелись другие голуби. Даже самые жирные и неповоротливые старались не отстать и хоть несколько раз перевернуться через голову.

Белый турман с каждым разом поднимался выше, почти скрывался из глаз, вдруг замирал на одном месте и камнем летел к земле.

– Раз, два, три… четыре… – считали, замирая от восторга, мальчики и умолкали, сбившись со счета. Не было возможности даже самому острому глазу уследить и сосчитать повороты.

И когда казалось, что уже нет спасения и голубь вот-вот ударится о землю, он каждый раз у самой земли ловко расправлял крылья и почти вертикально, ракетой, уходил в небо.

Мальчишки, как окаменевшие, стояли на пустыре. У них затекли и отяжелели шеи, но они не могли оторвать глаз от этого голубя.

Сжав кулаки и собрав, как для прыжка, мускулы, рядом с ними застыл Воробушкин. Пот выступил у него на черном, закопченном сажей лбу. Всегда плотно сжатые и опущенные книзу губы приоткрылись, и от этого разгладились морщины, обильно залегшие вокруг рта.

– Какая птица! Какая птица! Рубашку последнюю за такого красавца отдать не жалко, – каким-то стонущим голосом заговорил Воробушкин и вдруг заулыбался и показал два ряда белых зубов.

Мальчики на минуту забыли даже о турмане: до того необычным был в этот миг Воробушкин. Все они в первый раз видели его улыбающимся. Он стоял рядом с ними, очень прямой, помолодевший, с блестящими глазами, и казался совсем непохожим на хорошо знакомого Воробушкина. Мальчики глядели на него почти со страхом.

Увидев изумленные лица, великан как бы очнулся и пришел в себя. Сразу исчезла улыбка. Опустились книзу концы губ, вокруг рта опять залегли глубокие морщины, и привычно согнулась спина. Только глаза еще лишнюю секунду горели под косматыми бровями.

– Хороший голубь, – сказал он уже своим обычным голосом.

– Только все равно такой разобьется. Такие всегда разбиваются, – сказал кто-то из мальчиков.

Наконец голуби по одному начали садиться на крышу. Белый турман опустился последним. Он устал, но дышал ровнее других. Сев на крышу, он начал ворковать и подзывать голубей. Пестрая, с перевязанным крылом голубка павой заходила вокруг турмана.

Белый турман, распушив хвост, громко воркуя, пошел за ней по пятам.

– Не парный он, – заключили знатоки под навесом.

Голуби начали забираться в голубятню. На крыше остались только залетный голубь и пестрая голубка.

Турман ни на шаг не отставал от голубки. Ходил за ней, почти наступая на хвост, ворковал и мел своим хвостом крышу.

Пестрая, с широкими красными пятнами голубка кокетливо убегала от него и манила за собой в голубятню.