Пират Её Величества

Река были шириною ярдов в триста, ну четыреста. Вода в ней — ледяная, издали прекрасного голубого цвета, но вблизи с каким-то молочным отливом. Дно, как и вся местность вокруг широкого устья, покрыто мелкозернистой темно-красной галькой (которая часто покрыта слоем красной же глины). Горы синели на горизонте гораздо отчетливее, чем это было в заливе Святого Юлиана. Скорость течения была миль шесть в час — чтобы поспевать вровень с брошенной веткой, надо было не идти, а бежать…

— Вот это да! Против такой стремнины на веслах не выгребешь. Да и под парусом… Если ветер попутный, потащит, а ветер сменился — и, пока парус спускаешь, снесет вниз ровно до того места, где парус поднял. Посему остается одно: тащить лодки бечевой. Свяжем все три гуськом, нагрузим — и вперед по бережку! Ну, кто смелый?

Федор вызвался первым. Потому что ему нравился старик Муни, несокрушимый и каменно спокойный в схватке и до смешного (а он нисколько не боялся быть смешным — и в минуты всеобщего уныния мог нарочно подставить себя, чтобы поднять дух) забиячливый и азартный в споре. Он надеялся, что в команде Муни само пройдет то мрачное настроение, в коем он пребывал уже месяц, как только увидел чернеющую виселицу на островке.

И вот — Санта-Крус. Река, берега которой видели пока не более белых людей, нежели залив Святого Юлиана — казненных белых людей. Не было на этих берегах ни мятежей, ни казней, ни хотя бы заговоров. Тишина, безлюдье, покой, мир… Ну, теперь пришли мы, белые, и принесли все это с собой! На миг Федору стало даже смешно: ни заговоров, ни мятежей, ни казней — пока не пришла милосердная религия всепрощения и непротивления злу…

…В первые часы англичанам местность, по которой они шли, показалась бесплодной пустыней. Землею, наказанною за что-то Господом! Но уже с обеда (приготовив все с вечера, вышли утром) путешественники-пираты вступили внутрь южной Патагонии — страны, белым людям мало известной даже понаслышке. Ведь из сотни европейцев девяносто девять о ее существовании даже не подозревали…

Воды реки стали постепенно прозрачными и чистыми. Иногда плескалась рыба. Неровное дно реки здесь (и, очевидно, выше так же) было сложено из твердых пород и не размывалось, оттого и муть исчезла. Было холодновато — зато никаких насекомых, столь досаждавших в бухте Святого Юлиана. Река текла в широкой, миль До пяти, долине, местами расширяясь до десятка миль. Эта долина с обеих сторон ограничивалась удивительно крутыми и ровными, точно ножом отрезанными, склонами. Ближе к урезу воды встречались прямо-таки отполированные места!

Зверья и птиц здесь было даже не изобилие. Просто они были непуганными и подпускали человека с оружием на десять шагов. Муни обнаглел и придумал небывалую охоту: на зайца с… дубинкой! И наколотил их за три часа двадцать две штуки. Из мяса он оставлял одну только филейную часть, наиболее нежную. Остальное использовал как приманку для более крупного зверя. Федор же упражнялся с луком, ловчась убить двух зайцев одной стрелой. Пока не выходило, но могло, кажется, выйти.

Пирамиды испражнений гуанако, похожие на груды темных фиников, высились то тут, то там — но самих животных покуда видно не было. В заводи, где течения почти не было, ковром покачивались дикие утки всевозможных расцветок. Они беспрерывно клохтали. Люди не стали их тревожить. Оживление вызывали только прилет новых птиц да отлет здешних: утки проделывали это с шумом; при взлете помогали себе лапами и оставляли на воде белопенный след…

Высоко в небе парили стервятники. Красиво парили, по-королевски величественно. Хотя вблизи эти трупоеды, насквозь провонявшие дохлятиной, были мало симпатичны. Но их неспешные воздушные хороводы были непередаваемо изящны…

День кончился. В сумерках ветер посвежел и вдруг, около полуночи шквал с юга сорвал и унес палатки. Потом сорвал с людей одеяла и с тарахтеньем покатил по гипсовидной земле котелок и сковородку, которые хозяйственный Муни взял с собой. Еле англичане собрали свое имущество — и стали в дальнейшем обвязываться поверх одеял, да еще и друг к другу себя — на всякий случай — привязывали. Местность ровная, укатит в реку и все — в ледяной воде, да связанный, потонешь прежде, чем товарищи помочь смогут. Да и прежде, чем остальные поймут, что же случилось…

На второй день, впервые на этих берегах, им встретились гуанако. Две самочки, вожак и один малыш («чуленго» по-испански). Они спустились к реке ярдах в двадцати от англичан. Первым шел вожак — красивый, высокий, с длинной бело-коричневой шерстью. Он поднял голову и напряг уши, глядя по сторонам. Приостановился. Англичане замерли, стараясь не дышать. Не обнаружив ничего угрожающего, самец лениво, как бы нехотя, двинулся далее.