Пират из высшего общества

Шлюп курсировал между Гаваной и материком, доставляя в столицу серебро, индиго, табак, кампешевое дерево11 и другие колониальные ценности. Лоренс был удивлён, что, несмотря на военный статус корабля, дисциплина на борту хромала. В любое время суток команда по собственному почину угощалась выпивкой, бронзовые детали потемнели, палуба была давно не мыта. Скоро новичок усвоил, что экипаж состоит из нескольких группировок, которые не слишком-то ладят между собой, а капитан не имеет на них никакого влияния.

Трижды в день кок по имени Алехандро торжественно относил в каюты капитана и его помощника особо приготовленные блюда, накрытые серебряными колпаками. Для остального экипажа еда была скверной, постоянно использовались вчерашние остатки, которые за ночь успевали прокиснуть в условиях тропиков. Неудивительно, что то и дело кто-то из команды валялся с желудочным расстройством, а его обязанности ложились на остальных. Лоренс ни разу не отравился лишь потому, что ел ровно столько, сколько требовалось, чтобы не умереть с голоду. Он с отвращением заставлял себя проглатывать недоваренный рис с плохо провяленной рыбой, с печалью вспоминая самые обычные обеды своей прежней, такой далёкой жизни: свежайшие устрицы с тонко нарезанным лимоном, нежные фрикасе из куропаток с трюфелями, голубиные паштеты, старые французские вина, крахмальные салфетки с серебряными приборами…

Он и тут самым молодым, поэтому его опять звали «Лоренсильо», но теперь это уменьшительное прозвище имело несколько издевательский оттенок, особенно если учесть высокий рост де Граффа. Отношение к нему оставляло желать лучшего: он был другой нации, другой веры, а его невозмутимая манера общения служила раздражителем для многих членов экипажа. Его очень трудно было вывести из себя, и это спокойствие в сочетании с молодым возрастом многие принимали за трусость. На голландца норовили свалить всю самую грязную и тяжёлую работу. Он добросовестно трудился, старался не реагировать на провокации и поддерживал свой моральный дух тем, что у него появилась возможность заработать себе на жизнь.

Однажды вечером Лоренс нёс вахту у штурвала, рядом с ним стоял дежурный офицер – дон Хуан: как всегда, в белой парадной форме, картинно приставив к бедру руку с подзорной трубой. Всё его внимание было поглощено очередной пуговицей, которую он старательно полировал рукавом камзола. В нескольких метрах от штурвала, возле мачты, четверо матросов сидели прямо на палубе и распивали ром из бутылок.

Открылась дверь камбуза, оттуда вышел кок и понёс ужин в каюты капитана и его помощника. Лоренс завистливо повёл носом: под колпаками была явно не рыба. Дон Хуан оставил в покое свои пуговицы и двинулся следом за коком, облизываясь и предвкушая вкусную еду, но в этот момент Алехандро наступил на перекатывающуюся по палубе пустую бутылку. Кок, несмотря на свою тучную комплекцию, проявил чудеса эквилибристики, прокатился одной ногой на бутылке и с размаху сел на чугунный кнехт12. Поднос стремительно спланировал за борт, распугав чаек, а Лоренс едва увернулся от летящего ему в голову серебряного колпака. Тушёное мясо с помидорами разлетелось по палубе, и изрядный шлепок этого лакомого блюда попал на великолепный камзол дона Хуана. Вопил Алехандро, вопил дон Хуан, а Лоренс со своим невозмутимым видом, но с восторгом в душе любовался этой картиной, не забывая следить за ветром, чтобы паруса не обстенило. На крики и вопли вышел из своей каюты капитан дон Валериан де Навасепедилья-де-Корнеха, выслушал сбивчивый доклад кока и насупился.

– Что за вонючий сын шлюхи оставил на палубе бутылку? – Только тут капитан увидел четверых матросов, которые, не меняя позы, сидели возле мачты.

– Это не мы, капитан! – довольно лениво ответил смуглый матрос по прозвищу Мауро, не слишком старательно пряча бутылку за спиной у соседа. – Это вон кто – сопляк Лоренсильо, акулий потрох, кто же ещё!

Матросы захохотали.

– Конечно он, голландец! Сын грязной портовой шлюхи, раскидал тут бутылки, алкоголик, артиллерист паршивый! А Алехандро, жирное брюхо, должен был под ноги смотреть!

У Лоренса замерцали глаза, его кровь вскипела от оскорблений, но ситуация выглядела настолько глупо, что ему казалось нелепым участвовать в этом фарсе. К тому же он находился на вахте, отвечал за безопасность судна и не хотел допускать нарушения дисциплины перед капитаном: в конце концов, именно капитан должен был наказать пьянчуг, но он попросту струсил. Кок получил нагоняй за неловкость и, потирая ушибленный копчик, поплёлся готовить новый ужин. Дон Валериан нерешительно потоптался на одном месте, покосился на Лоренса, ничего не сказал, повернулся и пошёл обратно в свою каюту. Дон Хуан сосредоточил все силы на попытках спасти свой камзол от жирного соуса и не обращал никакого внимания на дальнейшее развитие событий.