КЕЛЛИ БАРНХИЛЛ
Плач по Габриэль, святой покровительнице лекарей, шлюх и добрых воров
Не знаю, прочтет ли кто-нибудь слова, что я наношу на бумагу. Наш орден уже тысячу лет переписывает, переводит и хранит слова — слово Божье и слова человеческие. Я же, затерянный в пустыне между водой, ветрами и бесконечным небом, описываю собственное исчезновение, и потому мои последние записи, по всей вероятности, будут размыты и унесены в отверстую пасть алчного моря.
У меня сызмальства был красивый почерк, отсюда и избранное мною занятие. Слово Божье заслуживает, чтобы его переписывали тонким пером, уверенной рукой наносили на бумагу, передавая языку и памяти. Конечно, это древнее искусство становится ненужным с изобретением новых машин. И все же переписанные мною псалмы вызывали слезы даже на глазах людей, не знавших грамоты. Эти псалмы склоняли к исповеди принцев и помогали сберечь честь девам, готовым сбиться с пути. Я не хвастаю — что толку мне ныне в бахвальстве? Жизнь моя уходит, как вода с отливом, и буду ли я тратить силы на притворную скромность и на тайную гордыню! Я стал монахом, чтобы сложить труды моих рук и молитвы сердца к ногам Спасителя. Этим я и занимался с тех пор, как принял сан. Но бывало, что я оставлял свои труды. Простит меня за то Бог или не простит — не мне судить.
Я записываю сии слова не для того, чтобы обелить себя, и даже не ради спасения моей возлюбленной Габриэль. Габриэль раз и навсегда доказала, что не желает моей помощи и не нуждается в ней. Отчего бы ей обращаться ко мне? Кому я нужен?