Пиратское фэнтези

— Согласен.

Скоро в ночи взметнулся второй костер, а обе команды вернулись к столу продолжать пир. Я постоял над Хоггом в надежде прочесть хоть какой-то совет на его искаженном судорогой лице. Мясистая челюсть кока отвисла, а ручьи пота прилепили волосы ко лбу. Казалось, он за минуту постарел на много лет.

— Что она с ним сделала? — вопросил я, обращаясь к звездам, но они не отозвались, равнодушные к моему горю.

Я вернулся к костру и задумался над своей судьбой. С тех самых пор, как сбежал из дома, я стал игрушкой фортуны. По ее прихоти меня било и крутило, как яичницу-болтунью. Но я воодушевился, вспомнив, что судьба, хотя и играла грубо, никогда не оставляла меня. Я уверил себя, что она позаботится обо мне и теперь, и на этом прервал свои размышления. Я крутанул Роберта в воздухе и поймал за рукоять. Не подумайте, чугун по-прежнему жег руку, но теперь я только радовался его огненному прикосновению. Так радуется жару печи устричная запеканка.

Тут я заметил, что у меня оттянут карман, и извлек из него пузырек с дурманной настойкой.

— Блюдо еще не готово, — сказал я, обращаясь к застывшему остову Хогга.

Это будет пирог, но не обычный пирог. Совсем не сладкий, а сдобренный пряностями и начиненный дурманом, которого хватит, чтобы вызвать из ада самого Мефистофеля.

Два часа пролетели в тучах искр и брани. Очень скоро луна повисла бледной жемчужиной на черном бархате.

Когда я подал к столу пирог, капитан Килт встал.

Я прикрыл блюдо салфеткой, чтобы аромат пирога не развеялся в ночном воздухе. Сборная команда бормотала что-то — все уже опьянели до той степени, когда пьяница готов на любое зверство. Откуда-то приковыляла Матушка Такк — тоже с тарелкой.

— Думал, ты сбежишь, — сказал Такк.

Из темноты вокруг послышались смешки. Мы с Матушкой Такк с двух сторон приблизились к Килту, сидевшему во главе стола.

Я поставил перед ним блюдо и сдернул салфетку. Над коркой завилось облачко пара. Мой пирог был похож на пасхальный кулич, чуточку сдобренный ромом, с начинкой из нарезанного кубиками шпината и кальмара — много лет назад я видел, как такую готовил Гаэтано. Сам Хогг был бы мною доволен. Я вырезал большой клин и положил его на тарелку перед капитаном. У него зашевелились усы, но не успел он попробовать и кусочка, как вперед вышла Матушка Такк и сняла крышку со своего блюда. В центре золотистой грудкой лежали пышки — голландцы называют такие вафлями, только зажарены они были в форме для отливки мушкетных пуль да сложены кучкой.

— Ну-ну, — проговорил капитан Килт, глотая слюну. Он прикусил кончик пальца и переводил взгляд с тарелки на тарелку. — Такк, милый мой, мне придется хорошенько подумать. — Килт схватил вилку и врубился в пирог. — Замечательно, — вымолвил он, покончив с первым ломтем. — Отрежь мне еще, Макдэниэлс.

— Есть, сэр.

После этого он умял еще два куска, утер губы рукавом и перешел к пробе крошечных медовых пышек Матушки Такк. Я ясно видел, как движется челюсть капитана. Он все жевал, и судьба моя висела на волоске между его вкусовыми пупырышками и зубами. Все склонились над столом, и даже Головорез Такк подался вперед верхней половиной туловища, чтобы ничего не упустить.

Капитан Килт испустил вздох и откинулся в кресле. Он легонько погладил брюхо в том месте, где готова была отлететь серебряная пуговица. Килт покачал головой и заморгал на огоньки свечей. Глаза его влажно блестели.

— Не могу выбрать, — сказал он.

Головорез Такк выругался и опустил один кулак на стол.

— Проклятие, Килт! Ты посмел допустить, что стряпня твоего оболтуса сравнима с искусством моей матери?!

Матушка Такк испустила высокую негодующую трель.

— Судите сами, — сказал я, потому что к тому времени страх мой достиг той глубины, в которой скрывалось что-то наподобие отчаянной храбрости. Судьба моя была в руках фортуны (и в щедрой порции дурмана), и я отрезал еще один ломоть кулича. — Если капитан соизволит… — сказал я.

Головорез Такк фыркнул:

— Пожалуй, я набью твою шкуру соломой и повешу у себя на мачте. — Он, натягивая покрытый варом корсет, сгреб ломоть. Сложил его вдвое и забросил в темный туннель своей пасти. Пожевал, не закрывая рта, показав собравшимся кашицу из шпината с кальмаром. Старательно изобразил отвращение, проглотил и насупился. — Отвратительно, — объявил Головорез Такк.

Матушка Такк выступила вперед со своей тарелкой, на кончике пальца поднесла ко рту сына свою сахарную пышку. Головорез Такк губами подобрал крошечное подношение. И повторял это снова и снова, пока тарелка не заблестела чистым дном. Я застонал от ненависти. Головорез Такк с трудом поднялся на ноги. Его тяжелое туловище нависло надо мной, издавая слабый запах вара. Облепленные шпинатом зубы блеснули над воротом.

— Подержите его, пока я заточу нож, — приказал Такк.

И тогда-то я проклял фортуну и уронил тарелку. Меня схватили сразу несколько пар рук.

— Тост! — провозгласил невидимый моим полуослепшим глазам капитан Килт. — За дьявола! — сказал он.

И в ночи прогремел пистолетный выстрел.