– Мой последний,- пояснил Горн.-Точно таким он был, когда я его покинул.
– «Меридиан»?
– Нет, – спокойно возразил он. – «Меридиан» ведь пакетбот.
– Ну да. Пакетботы не в счет.
– Не в счет. – Он протянул руку за бутылкой, но я не отдавал ее.
– Как он называется?
– Вы все равно не знаете.
– А может быть, знаю.
– Не знаете. – Он молниеносно выхватил у меня бутылку. – Не надо было мне ее вам показывать.
– Я ведь и не заставлял.
– Я думал, мы товарищи по плаванию.
– А кто же?
– Оставьте меня в покое,- сказал Горн. Его руки дрожали, бутылку он сжал в кулаке.- Товарищи не донимают друг друга.
Я не вполне понимал резкую смену настроения Горна:
– Я всего лишь спросил, как называется судно.
– Всего хорошего, мистер Спенсер, – буркнул он, отвернулся и зашагал прочь.
– Стойте! – Но он не остановился.
Некоторое время я раздумывал над возможной причиной такой внезапной перемены. Продолжая размышлять, я вернулся к плоскодонке с погибшего судна и продолжил ее очистку. Насколько я знаю Горна? Что я знаю о нем? Крайне мало. Только то, что он однажды спасся с пакетбота «Меридиан». И что он служил на шхуне, очень похожей на «Дракона». Сразу же вспомнился молодой лейтенант, справлявшийся о злополучном «Рассудительном». Он сказал, что «Дракон» на него очень похож. «Мы сначала вас за нее приняли, пока не разглядели этого зверя на носу».
Я кивал, соглашаясь сам с собой. «Рассудительный» – военный корабль, Горн вполне мог быть военным моряком. За последние девять месяцев, с тех пор как Англия и Франция подписали мир в Амьене, тысячи военных моряков вернулись на берег. Горн мог оказаться среди них, хотя с таким же успехом мог продолжить службу в королевском флоте. Ведь никто не ожидал, что мир этот окажется прочным и продолжительным. Толки о следующей войне ходили задолго до того, как «Дракон» покинул холодную зимнюю Англию и направился в Вест-Индию.
Было ли простым совпадением то, что «Рассудительный» исчез как раз тогда, когда объявился Горн в своей шлюпке? В шлюпке военного образца! Мне казалось, что истина где-то рядом, но времени поразмыслить об этом как следует не было. Трюмы были пусты, и тут как раз прибыл возможный клиент, чтобы проверить, подойдет ли наше судно под его груз.
Это был жирный блондин, даже уже не просто загоревший, а поджаренный до корочки на руках и лице. Как будто громадная клубничина сидела в лодке. Он, пыхтя и сопя носом, вскарабкался по вантам и обратился ко мне:
– Кто здесь главный, мальчик?
– Я главный.
– Ух ты! – Брови его поднялись, жженая кожа на лбу сморщилась. – А ты кто?
– Джон Спенсер. Он хмыкнул:
– А взрослые есть на борту?
– Никого, кто стал бы с тобой разговаривать. – Мне этот тип совершенно не нравился.
Он попыхтел и отправился лазить по грузовым трюмам, измеряя их мелкими неуклюжими шажками. У него при себе был красный блокнотик и огрызок карандаша, который он все время слюнил. Когда он закончил обход, снова подул ветер, принесший прежний букет запахов. Толстяк пыхтел и отдувался.
– Ну, маловата, конечно. – Это он сказал скорее себе самому, чем мне. – Но все же подойдет. – Он сковырнул шелуху отставшей кожи со щеки. – Конечно, придется оборудовать ее, но все равно возьмете вдвое меньше, чем «Островитянка», вон та.
Легким наклоном головы он указал, где находится «Островитянка». Ожидая увидеть нечто столь же заманчивое, как и название, я повернулся – и увидел ту вонючую рухлядь, которая подошла к причалу со стоном и воплями.
– «Островитяночка» тащит под тыщу! Но, парень, – он пошевелил толстыми губами, подсчитывая в уме наши возможности. – Две сотни – в трюм. Сотню – в кубрик.
– Сотню чего?
Он посмотрел на меня, как на дурака:
– Рабов, чего же тут еще!
– Людей? – Я вытаращил глаза.
– Рабов, – пояснил он, явно подчеркивая различие между этими понятиями.
Мы считали, что наш кубрик рассчитан на восемь членов команды и забит до отказа.
– Каким образом вы умудритесь разместить в нем сто человек? – поинтересовался я.
– Концами вместе. Слоями, парень. Как карандаши в коробке.
– Но они же задохнутся! – ужаснулся я. Он хрюкнул:
– Не больше чем двое из каждого десятка. Я представил себе «Дракон», набитый мужчинами и женщинами, вонь и вопли из люков.
– Пошел вон, – сказал я ему, стараясь не взорваться от возмущения.
– Как? – Он, должно быть, подумал, что ослышался.
– Выметайся с судна немедленно,- тихо повториля, с трудом сдерживая ярость: Даже вид его внушал мне теперь отвращение.- Был бы я поздоровее, вышвырнул бы тебя своими руками.
Он замигал, из-за отслаивающейся чепчиками кожи веки казались двойными.
– Послушай, парень, – невозможно продолжал он беседу. – Ведь, тебе нужен груз.
– Но не такой. Я возму сахар. Я не хочу участвовать в работорговле.
– А сахарный тростник святой дух режет, что ли? На плантациях рабы, портовые грузчики – рабы; здесь везде, куда ни глянь, рабы. Что бы ты ни вез, ты все равно участвуешь в работорговле!
– Тогда я ничего не возьму.
Он беззлобно рассмеялся моей глупости:
– Ну, парень, так ты вряд ли что заработаешь.