— Ты подарила ее одной шлюхе! Разве не так? — Бартоломе одним движением переместился на краешек кресла, выпрямился и стремительно подался вперед, как развившая кольца змея. — Великодушный, но неоправданно расточительный жест! И бесполезный к тому же. Мне не пришлось ее долго уговаривать. Она сама с готовностью поведала, при каких обстоятельствах сережка перешла в ее собственность. Мальчишка в Нью-Йорке оказался не менее словоохотливым. С банкиром, правда, пришлось повозиться. Крепкий орешек! Что поделаешь, положение обязывает. Но остальные! Между прочим, твои бывшие «товарищи», как ты их называешь! Стоило показать золотую монетку, как они тут же начинали петь. И пропойца-комендант, которого я посетил в его форте, тоже был счастлив посвятить меня во все подробности оригинальной шутки, которую с ним сыграли при твоем непосредственном участии. Каждый человек имеет свою цену, хотя об этом, я думаю, тебе уже известно. — Он покосился на стилет, покачивавшийся в неустойчивом равновесии на кончике указательного пальца, затем перевел взгляд на пылающий багрянцем рубин, который я по-прежнему держала в руке. — Говорил я тебе, что доверять можно только камням? Конечно же говорил! Только и камни иногда тоже могут предать. Как шлюхи. Взять хотя бы этот. Великолепный экземпляр! Но без пары. И что прикажешь теперь с ним делать? Хотя… Пожалуй, его можно переделать в кулон, который будет неплохо смотреться здесь, — указал он на вырез моего платья острием кинжала.
Я вспомнила, наконец, что напоминает мне этот стилет. Метательный нож! Меня вдруг словно озарило, и я с ужасом поняла, какую непростительную ошибку допустили мы с Минервой, не приняв в расчет беспредельный эгоизм и заоблачное самомнение бразильца. Я минимум трижды смертельно оскорбила его. Первый раз, когда предпочла вместо законного брака с ним удрать в горы к маронам в компании с тремя беглыми рабами. Второй — когда скрылась от его преследования на пиратском корабле. Но самое страшное оскорбление нанесла я ему, отдав его бесценный камень, достойный самой королевы, дешевой портовой шлюхе в грязном притоне. Все это до такой степени уязвило его самолюбие, что ни о каком искуплении вины не могло быть и речи. Он просто играл со мной, как кот с пойманной мышкой. Бартоломе уже давно приговорил меня и не собирался, естественно, ни жениться на мне, ни увозить в свои поместья в Южной Америке. Вопрос только в том, убьет он меня прямо сейчас или захочет растянуть удовольствие?
Сжимавшие рукоять кинжала пальцы расслабились, и на губах его снова заиграла змеиная усмешка. На этот раз мне не удалось до конца справиться с эмоциями, и овладевший мною страх каким-то образом отразился на моем лице или в глазах, что не ускользнуло от обостренного внимания бразильца. Он понял, что я догадалась о его истинных намерениях, но не спешил пока привести приговор в исполнение, уже в открытую упиваясь моим ужасом и растерянностью. Я была полностью в его власти. Он мог расправиться со мной в любую секунду, и помешать ему было некому. Все корсары, которые могли бы прийти мне на помощь, были связаны по рукам и ногам.
Все, кроме одного…
Он не видел и не слышал, как открылась за его спиной дверь в спальню, и на пороге салона появилась стройная мулатка, сжимавшая обеими руками толстую рукоять старинного рыцарского меча из толедской стали, широкое обоюдоострое лезвие которого испещряли арабские письмена. Скорее всего, бразилец просто забыл о ее существовании. В его глазах она была рабыней, иначе говоря — никем. С детства приученная передвигаться по дому бесшумно и незаметно, чтобы, не дай бог, не потревожить хозяйский покой, Минерва подкралась к креслу, неслышно ступая босыми ногами по ворсу ковра, и с усилием занесла над головой выкованный в далекой Испании еще во времена владычества мавров клинок.
Я старалась не смотреть на нее и сознательно дала волю эмоциям, которые мне даже не надо было имитировать. Губы мои задрожали, из глаз покатились слезы, прокладывая извилистые дорожки сквозь покрывающий щеки слой пудры. Подозреваю, что Бартоломе вообразил в тот миг, что я сейчас брошусь перед ним на колени и стану умолять о пощаде. Во всяком случае, выглядел он весьма самодовольно и рассчитывал, по всей видимости, сполна насладиться моим унижением. Минерва, безусловно, отдавала себе отчет, что второй попытки у нее не будет, поэтому не торопилась с ходу нанести разящий удар. Заведенный далеко за правое плечо меч застыл на мгновение, а затем со свистом прорезал воздух, описав широкую дугу в горизонтальной плоскости. Легендарная голубовато-серая сталь без видимых усилий прошла сквозь мышцы и сухожилия и перерезала позвоночный столб. Снесенная с плеч голова бразильца отлетела в сторону и покатилась по ковру, оставляя на нем обильные пятна крови.