Вот незаметно, исподволь, изменилось строение и цвет кожи, мускулы уплотнились, затвердели и обрели естественный вид. Проявились соски, гениталии, торс сформировался невероятно точно, вплоть до почти незаметных шрамов. Медленно и постепенно, незаметно для глаза, как движение часовой стрелки, проявились волосы, ресницы и остальные детали. Теперь в стоящей фигуре можно было безошибочно узнать Сабатини.
Внезапно фигура обрела жизнь, это была уже не статуя Сабатини, а живой человек.
Он вздрогнул и глубоко вздохнул. Губы разлепились, он согнул руки, колени, попробовал, как сгибается поясница.
Открыв глаза, он с отвращением взглянул на лужу пузырящейся протоплазмы и вышел из нее. Полоски расплавленной плоти протянулись за ним и оборвались. Присев на корточки, он стер остатки, прилипшие к ступням. Лужа протоплазмы за его спиной колыхнулась последний раз и замерла. Почти сразу же вокруг разнесся запах гниения.
Новый Сабатини встал во весь рост и взглянул на остальных:
– До чего же это нелегко, когда у тебя есть совесть, – произнес он своим обычным сочным баритоном. Даже его акцент остался неизменным. – Приходится убивать невинных или давать бессмертие отбросам человечества. Не беспокойтесь, Клейбен, вас я не съем, если вы меня не заставите. Меня и так мутит от отвращения, чтобы еще оскверняться, превращаясь в вас. – Он взглянул на Козодоя. – Ну вот, теперь вы видите, почему я вам так необходим. В какой бы чертовой дыре ни жил владелец перстня, каким бы чудовищем он ни был, ему от меня не укрыться. Я могу превратиться в его наперсника, в его лучшего друга, в его любовницу. Даже в него самого.
"Или в меня", – мрачно подумал Козодой, зная, что и остальным пришла в голову та же мысль. Он лихорадочно искал способ обеспечить собственную безопасность.
– А можешь ли ты превратиться сразу в пятерых человек или больше, дружище?
Создание, принявшее облик Сабатини, нахмурилось:
– Что? Нет, конечно. Вы сами видели, остаток тут же становится тухлятиной.
– Ну а, допустим, в Вала или, скажем, в робота? Например, в Звездного Орла?
– Вы же знаете, что нет. Куда вы клоните?
– Должен тебя предупредить: для тоге чтобы пустить перстни в ход, требуется пять человек, действующих согласованно и по доброй воле. Если хоть один из них возразит, все пятеро будут уничтожены. Даже ты не сможешь противостоять полной мощи Главной Системы и прекрасно это понимаешь. Ты рискуешь меньше нас, но ненамного. За тобой тоже могут послать Вала, и на его корабле, среди машин, ты будешь таким же беспомощным, как на Мельхиоре, не говоря уж о том, что Главная Система куда хуже, чем Клейбен. Наше соглашение остается в силе, но впредь ты не должен поглощать никого из нас.
– Я понимаю ваши опасения и намерен сдержать свое слово. Однако как вы узнаете; что я его нарушил?
– Узнаем, – сказал Айзек Клейбен. – Когда Сабатини исчезнет. Не так ли?
– Я сам и большинство здесь присутствующих лично вызовем сюда Валов, если наш договор будет нарушен, – предостерег Козодой. – Твои.., твои способности невероятны, всего несколько минут назад я вообще не мог поверить, что такое возможно. Именно благодаря им ты находишься здесь, но из-за них же ты можешь запросто оказаться в другом месте.
– Я буду вести себя прилично, – сказал Сабатини; его голос и манера речи были точно такими же, как у прежнего капитана. – Ведь вы доверяли Колль, не так ли? Она все еще здесь, где-то внутри меня. Честное слово, я даже не знаю, как это получается. Самая большая трудность в том, что я должен быть почти точной копией. Подвергнув меня самому подробнейшему исследованию, вы обнаружили бы Сабатини, и только Сабатини. У вас нет ни оборудования, способного отделить его от меня, ни даже представления о том, как это сделать. Мои помыслы, характер, привычки – все принадлежит Сабатини, просто я лучше контролирую себя, и у меня больше совести. К завтрашнему дню я полностью стану Сабатини, но Сабатини, который кое в чем изменился и знает больше, чем раньше. И я не такой тупица, каким был он. – Сабатини зевнул. – Пожалуй, мне надо выспаться. Я так давно этим не занимался, что совсем забыл, насколько оно утомительно.
Он побрел прочь, и все расступились перед ним.
Ворон придвинулся к Козодою.
– Это что, правда, вождь? – шепотом спросил он на языке лакота. – Насчет пятерых добровольцев? Козодой пожал плечами и ответил по-английски:
– Черт бы меня побрал, кроу. Ворон ухмыльнулся:
– Похоже, ты и вправду лучше всех годишься в вожди.
Было уже поздно, но никто не спал. Козодой, бесстрастный и невозмутимый, как всегда, сидел у костра, погрузившись в раздумья. За его спиной, в центральной хижине. Танцующая в Облаках и Молчаливая готовились принять первого ребенка Хань. Остальные не вмешивались, но не потому, что так требовала традиция. Только эти две женщины имели опыт в подобных делах.
Подошел Клейбен и сел неподалеку. Некоторое время хайакут хранил молчание, ничем не показывая, что заметил его, потом неожиданно спросил:
– Сабатини все еще спит?