Пираты южных морей

Видать, Блускин вовсе не хотел настраивать против себя местное население, ибо полукровка поведал, что пираты не причиняют никому никакого вреда, а за то, что берут у фермеров, даже щедро расплачиваются звонкой монетой.

Однако привнесенное пиратами волнение достигло своего пика, когда в город вернулся Леви Уэст.

3

Даже в середине прошлого века мукомольная мельница, что километрах в трех от Льюиса (хотя возраст ее тогда и не превышал пяти-шести десятков лет), была уже изрядно потрепана непогодой: кипарисовые доски, из которых она была построена, всего лишь за несколько лет ветров да дождей померкли до серебристой седины, и белый порошок муки смахивал на покрывавший мельницу прах столетий, из-за чего тени внутри нее обретали некую нереальность и загадочность. Сама мельница, дорога перед ней и вытянутый одноэтажный, обитый рейками жилой дом с шатровой крышей были погружены в мерцавшую пятнами света тень, что отбрасывала дюжина ив. На момент начала нашего правдивого повествования мельница отошла по наследству к Хайраму Уайту, внуку старого Эфраима Уайта, построившего ее, по некоторым сведениям, в 1701 году.

Хайраму Уайту шел всего двадцать восьмой год, однако в городке он уже имел устоявшуюся репутацию местного дурачка. В детстве его считали придурковатым, если даже не слабоумным, и, как это часто бывает с подобными горемыками в провинциальных городках, где все друг друга знают, он превратился в неизменный объект для шуточек более башковитых и жестокосердных соседей. Теперь же, вполне возмужав и достигнув зрелости, он по-прежнему выглядел, используя старомодные выражения, «сущим чучелом» и «ходячим недоразумением». Хайрам был крупным, неловким и неуклюжим, но при этом поразительно сильным мужчиной. Полное лицо его несло на себе печать вялости, что вкупе с оттопыривающимися губами придавало ему вид идиота — наполовину забавный, наполовину трогательный. Прибавьте сюда маленькие, глубоко посаженные глазки, белесые брови и соломенного цвета волосы. Хайрам отличался необычайной молчаливостью, когда же говорил, то шепелявил и запинался так, словно слова его опережали саму мысль. Местные остряки не упускали возможности подбить его на спор или вызвать на разговор — просто ради смеха, неизменно следовавшего после нескольких его вымученных неразборчивых слов; да еще в конце каждой короткой фразы у этого недотепы так презабавно отпадала челюсть. Быть может, единственным во всем округе Льюис, кто не считал Хайрама слабоумным, был судья Холл. Он имел с ним дела и не уставал повторять, что те, кто держит при заключении сделок Хайрама Уайта за дурака, сами же в дураках и останутся. И вполне вероятно, что судья был прав: может, Хайрам и не отличался сообразительностью в общепринятом смысле этого слова, однако он очень даже неплохо управлял своей мельницей и, по меркам южного Делавэра того времени, был человеком весьма состоятельным. Некоторых своих мучителей он, несомненно, в случае нужды мог бы трижды скупить с потрохами.

Месяцев за шесть до описываемых событий из-за этого самого Блускина, притаившегося теперь в заливе Индиан-Ривер, Хайрам Уайт понес весьма существенные убытки. Дело было так. Вместе с Джосаей Шиппином, коммерсантом из Филадельфии, он организовал «предприятие», в кое вложил целых семьсот фунтов стерлингов. Деньги сии были потрачены на закупку пшеничной и кукурузной муки, каковой груз на барке «Нэнси Ли» отправили на Ямайку. Однако в заливе Кёрритак корабль подвергся нападению пиратов, команду посадили в баркас и отдали на волю волн, а сам барк вместе с грузом сожгли.

Из семи сотен фунтов, вложенных в злополучное «предприятие», пять не принадлежали самому Хайраму: это было наследство, которое за семь лет до этого его родной отец оставил Леви Уэсту.

Когда мать Хайрама умерла, его отец, Элиейзер Уайт, женился вторично, на вдове миссис Уэст. В новый дом эта женщина привела своего симпатичного, длинноногого, черноглазого и черноволосого сыночка-лоботряса, на пару лет младше Хайрама. Он был весьма сообразительным и остроумным малым, правда ленивым, упрямым и не слишком воспитанным, однако при всем этом необычайно обаятельным. То была прямая противоположность неуклюжему тугодуму Хайраму, Элиейзер Уайт никогда и не любил родного сына: он стыдился слабоумного недотепы. С другой стороны, мельник испытывал самые теплые чувства к Леви Уайту, которого всегда именовал не иначе как «наш Леви» и с которым обращался как с собственным сыном. Он пытался обучить парня мельничному ремеслу и так стойко переносил лень и равнодушие пасынка, что терпению мистера Уайта позавидовали бы многие родные отцы.

— Ерунда, — говаривал он, — наш Леви в жизни не пропадет, вот увидите. Он схватывает все на лету.

А теперь представьте, какой страшный удар постиг старого мельника, когда Леви сбежал из дома и поступил на корабль матросом. Даже на смертном одре мысли старика неизменно обращались к потерянному пасынку.