Пираты южных морей

— Ты… осел… полоумный идиот, — процедил он сквозь зубы. Хайрам и бровью не повел. — А что касается тебя, — Леви повернулся и злобно уставился на старую негритянку, убиравшую посуду, — поставишь на стол угощение и немедленно уберешься отсюда. И пока я не позову тебя, носа не смей показывать на кухне. А если посмеешь вынюхивать, я вырву у тебя сердце. — И он добавил еще парочку выражений, которые не употребляют в приличном обществе.

Примерно через полчаса явились друзья Леви. Первый — невысокий и очень худой, на вид типичный иностранец. Он был одет в старый черный костюм, серые вязаные чулки и башмаки с медными пряжками. Второй посетитель также несомненно происходил из иноземцев, а его одеяние свидетельствовало о принадлежности к матросской профессии: парусиновые бриджи, тяжелый бушлат и ботфорты до колена. Его опоясывал красный кушак, и раз, когда бушлат несколько оттопырился, перед глазами Хайрама мелькнула рукоять пистолета. Это был сильный и коренастый мужчина, с низким лбом и бычьей шеей; щеки его и подбородок поросли давно не бритой иссиня-черной щетиной. Его голову покрывала красная косынка, поверх которой была нахлобучена треуголка, окаймленная выцветшей золотой тесьмой.

Леви сам открыл им дверь и еще на пороге обменялся со своими гостями несколькими словами — на иностранном языке, так что Хайрам совсем ничего не понял. Ни один из них с хозяином дома так и не заговорил: коротышка то и дело поглядывал на него украдкой, а громила только хмурился, в остальном же они совершенно не удостоили мельника вниманием.

Леви закрыл ставни, запер наружную дверь на засов, а к той, что вела из кухни в комнату, приставил стул. Затем сии достойнейшие мужи расселись за столом, с которого Дина успела убрать только часть посуды, и всецело погрузились в изучение каких-то бумаг: громила вытащил целую связку их из кармана бушлата. Переговоры велись на том же иностранном языке, на котором Леви заговорил при встрече, — для ушей Хайрама совершенно непостижимом. Временами, обсуждая какой-то вопрос, Леви и его приятели срывались на крик, а иногда, наоборот, говорили чуть ли не шепотом.

Дважды высокие часы в углу отбивали время, однако Хайрам на протяжении всей этой затянувшейся дискуссии стоял молча и совершенно неподвижно, почти не мигая, уставившись на три головы, склонившиеся друг к другу над разбросанными в тусклом мерцающем пламени свечи бумагами.

Внезапно разговор прекратился, и по полу заскрежетали стулья. Леви встал, подошел к буфету и извлек из него бутыль яблочной водки Хайрама, проделав это так спокойно, будто она принадлежала ему. Затем поставил на стол три стакана и кувшин с водой, и все трое без малейшего стеснения принялись угощаться.

Наконец гости вышли из дома и двинулись по дороге. Леви какое-то время стоял на пороге, смотря вслед размытым фигурам, пока те совсем не растворились во мраке. Затем развернулся, вошел в дом, закрыл дверь, поежился от холода, глотнул еще немного водки и отправился спать, так и не сказав Хайраму ни слова: видать, сильно на него обиделся.

Хайрам же, оставшись в одиночестве, так же молча и неподвижно постоял какое-то время, затем медленно огляделся по сторонам, пожал плечами, словно пробудившись ото сна, взял свечу и вышел из комнаты, бесшумно затворив за собой дверь.

8

На этот раз нежданный визит Леви Уэста и вправду обернулся для несчастного Хайрама Уэста сущим бедствием. В те времена деньги ценились несколько иначе, нежели сегодня, и пятьсот фунтов были немалой суммой, а в округе Суссекс и вовсе являлись подлинным состоянием. И бедняге Хайраму пришлось изрядно поломать голову над тем, как выкрутиться. Судья Холл, как вы наверняка уже догадались, питал к мельнику самые теплые и дружеские чувства и, в отличие от всех остальных, вовсе не считал парня слабоумным. И все же в сем денежном вопросе старик оказался тверд и непреклонен. Пятьсот фунтов необходимо срочно найти — закон на стороне Леви Уэста. Судья одолжил Хайраму три сотни, взяв закладную на мельницу. Он одолжил бы и все четыре, но уже имелась первая закладная на сотню фунтов, и более трехсот сверх нее он дать не осмелился.

У Хайрама были значительные запасы пшеницы, которые он хранил на складе в Филадельфии, надеясь выгодно перепродать впоследствии. Он распродал их на аукционе с огромным убытком для себя, выручив едва ли сотню фунтов. Финансовый горизонт выглядел для бедного мельника весьма мрачно, и все же он насобирал пять сотен для Леви и вручил их судье Холлу, после чего тот вернул ему закладную.

Холодным пасмурным днем в начале декабря дело было окончательно закрыто. Пока Хайрам рвал на мелкие кусочки закладную, судья Холл отодвинул от себя бумаги на столе и водрузил на него ноги.

— Хайрам, — вдруг сказал он, — а знаешь ли ты, что Леви Уэст постоянно ошивается в доме Билли Мартина, поскольку положил глаз на его хорошенькую дочку?

После этого вопроса в комнате воцарилась такая продолжительная тишина, что судья уже подумал было, что Хайрам его не услышал. Однако тот услышал.

— Нет, — признался он наконец, — я не знал этого.