Пираты южных морей

Знаменитый пиратский капитан умер не сразу. Он продержался еще три-четыре дня, пребывая то в полузабытьи, то в бреду, так ни разу и не придя в сознание. И все то время, что пират отходил в мир иной, мулатка, с которой он сожительствовал в этой половине своей удивительной двойной жизни, ухаживала за ним с необычайной нежностью и заботливостью. Раздвоенность сия отражалась и в метаниях разума умирающего. Иногда он выглядел спокойным, невозмутимым, замкнутым человеком, достойным членом христианской общины — словом, таким, каким его и знали друзья и родные в далекой Филадельфии. В другой же раз одерживала верх низменная часть его натуры: она вырывалась наружу подобно дикому зверю, неистовому, клацающему зубами хищнику. Только что умирающий довольно гладко и ясно рассуждал в бреду о вполне мирных вещах, а уже в следующую минуту вдруг разражался богохульствами и яростно ревел.

Несколько раз Мэйнваринг, хотя и очень страдавший от собственных ран, в безмолвные часы тропической ночи присаживался рядом с умирающим. И невольно задавался вопросом: да как подобное возможно, что вообще все это значит? Каким образом добрый квакер, уважаемый шкипер торгового судна, образцовый семьянин ступил на стезю порока и низвергся в бездну самых страшных пороков? Страдал ли капитан раздвоением личности, причем таким, что две его сущности, добрая и злая, по очереди вырывались наружу и вели каждая независимое существование? Лейтенант предпочитал считать Купера безумцем. Иногда ему становилось страшно: ведь где-то глубоко внутри каждого из нас таится такой же безжалостный дикарь, готовый бросить вызов нерушимым узам морали и строгим нормам приличия. А вдруг однажды сдерживающие его узы порвутся, как они порвались у этого человека, и дикий зверь вырвется на волю? И что тогда? Такие вопросы задавал себе Мэйнваринг. Множество разных мыслей проносилось в голове у лейтенанта, и он просиживал долгие тропические ночи напролет, наблюдая, как пиратский капитан вырывается из мира, который столь долго его обременял. Наконец несчастный умер и наверняка попал прямиком в ад.

В поисках остатков шайки прочесали остров, однако ни одного пирата пленить не удалось. Либо на Сан-Хосе имелись какие-то тайные укрытия (что, впрочем, было маловероятно), либо же они бежали на лодках, заблаговременно припрятанных среди буйной тропической растительности. Как бы то ни было, пираты бесследно исчезли.

Не обнаружил Мэйнваринг, как ни старался, на острове и каких-либо следов пиратских сокровищ. После смерти капитана рыдающая мулатка была подвергнута пристрастному допросу и на ломаном английском призналась, что у капитана Скарфилда на борту хранилось изрядное количество серебряных монет, однако сокровищ там не оказалось: либо женщина ошиблась, либо пираты накануне нападения на «Янки» перепрятали их в другое место.

И пожалуй, серебро так бы и не отыскалось, если бы на помощь не пришел счастливый случай.

Мэйнваринг отдал приказ сжечь «Элизу Купер» и отправил на шхуну отряд матросов. И тут кок попросил выделить ему немного той самой знаменитой муки, которой торговал Купер: к завтрашнему дню он хотел приготовить пудинг с изюмом. Мэйнваринг не возражал и велел одному из матросов открыть бочку и отсыпать необходимое количество муки.

Не прошло и четверти часа, как на «Янки» прибежал крайне взволнованный матрос и сообщил, что спрятанное сокровище нашлось.

Мэйнваринг поспешил на борт «Элизы Купер» и там, в открытой бочке, узрел огромное количество серебряных монет, погруженных, полностью или же частично, в муку. Провели более тщательный обыск. Одну за другой из трюма поднимали бочки, взламывали, высыпали их содержимое на палубу, изучали его и, если ничего, кроме муки, там не оказывалось, выбрасывали за борт. Ветер поднял целые облака мучной пыли, а поверхность океана была покрыта ею на десятки метров вокруг.

В общей сложности под невинным прикрытием из муки было обнаружено серебра на сумму свыше ста пятидесяти тысяч долларов. Неудивительно, что пиратский капитан столь долгое время оставался безнаказанным: ведь он мог в мгновение ока преображаться из морского разбойника в мирного квакерского торговца, продающего муку голодающим жителям городов и поселений на разрозненных островах Вест-Индии, и благополучно доставлять таким образом кровавые сокровища в свой тихий дом в Филадельфии.

В завершение же сей части повествования можно лишь добавить, что в трюме «Элизы Купер» было обнаружено широкое черное полотнище, на котором крупными белыми буквами было выведено название «Кровожадный». Это полотнище, несомненно, использовалось в подобающих случаях, дабы сокрыть истинное имя мирной торговой шхуны; точно так же капитан прикрывал свою кровожадную и жестокую личину тонким полотном нравственности и благопристойности.

Такова подлинная история жизни и смерти капитана Джека Скарфилда.

В изданной в Ньюберипорте книжице, о которой я уже упоминал в самом начале, говорится лишь, что сей морской разбойник маскировался, выдавая себя за квакера и мирного торговца.