Свыше недели провели они в индейских пирогах. Река Сан-Хуан была судоходна, кроме мест, где русло перегораживали пороги. Приходилось высаживаться и вытягивать посудины на крутой, заросший непроходимой сельвой берег. И на воде, и на суше флибустьеры соблюдали осторожность. По мере продвижения вглубь испанской провинции проводники становились все более внимательными. Обычно гребли с рассвета до полудня, днем прятались и вновь пускались в путь с приближением сумерек.
Индейцы знали местность до мельчайших подробностей, особенно участки, где можно было устроить дневку или ночлег. В первый же вечер флибустьерам стало ясно, что без проводников они бы сгинули в тропическом лесу: бросив камень, индеец отогнал затаившегося аллигатора в тот самый момент, когда первый пират собирался спрыгнуть в тину. Страшилища были невидимы в жидкой грязи, а те, что днем грелись на отмели или речных островках, казались обрубками стволов. Но, заслышав плеск весел, «бревна», щелкнув страшными челюстями, ловко соскальзывали в воду.
В последний день сельва просветлела сразу по обоим берегам: флотилия вошла в озеро Никарагуа. Озеро выглядело подлинным голубым морем, противоположного берега не было видно. На зеленых лугах паслись коровы и лошади, чуть дальше виднелись фруктовые деревья. Вдали таяли вершины высоких гор, над которыми курился дым. Когда пираты вполголоса стали восторгаться дивным ландшафтом, индейцы-проводники объяснили, что для них это райское место было равнозначно аду. Тех, кто отказывался стать рабом, испанцы безжалостно истребляли, как зверей; единственная отличительная черта охоты на людей заключалась в том, что, поймав строптивца, его крестили и лишь потом закалывали. Индейцы откочевали дальше к востоку в сельву, где они чувствовали себя как дома.
Сегодня озеро Никарагуа бороздят пузатые рыбачьи баркасы под рыжими парусами. Случается, что они все разом вдруг мчатся, кренясь из стороны в сторону, к берегу, – это рыбаки, заметив, как меняется цвет неба и отклоняется в сторону султан дыма над вулканом Сантьяго, угадывают приближение чубаско, внезапного порыва ветра чудовищной силы. Когда он налетает, высокие кокосовые пальмы пригибаются чуть ли не до земли, а поверхность огромного озера вскипает, как молоко на плите. Оказаться в это время на воде означает неминуемо погибнуть, если не от стихии, то от тибуронов, местной разновидности пресноводных акул, достигающих весьма внушительных размеров.
Множество вулканических островков усеивает озеро. Днем флибустьеры и проводники прятались там, а ночью гребли, держа курс норд-вест. По счастью, стояла хорошая погода, без ветра. При свете звезд на небольшой глубине иногда возникали силуэты тибуронов с несоразмерно большими головами – хищники кружили вокруг пирог в ожидании поживы. Переход через озеро занял пять ночей.
С наступлением шестой ночи индейско-флибустьерская экспедиция сошла на берег. Бледный свет восходящей луны серебрил добычу; она лежала перед вооруженными до зубов людьми белая и прекрасная, точно такая, как ее описывали индейцы, – можно было различить даже семь церковных колоколен. Все спали, не доносилось ни звука. Флибустьеры дрожали от возбуждения, глядя на большие каменные здания. Гранада была построена сто лет назад и к тому времени насчитывала три с половиной тысячи душ.
Загавкали проснувшиеся собаки, но было уже поздно: привыкшие к ночной ходьбе пираты уже вышли на центральную площадь, где были собраны восемнадцать пушек – огневая мощь городского гарнизона. Возле них ни часового, ни кого-нибудь из орудийной обслуги; никто не охранял ни казарму, ни пороховой склад. Первые солдаты, полуодетые и взъерошенные ото сна, были подстрелены, как куропатки при свете луны. Улицы наполнились призраками – заметались обезумевшие от страха мужчины и женщины в ночных рубахах. Никто не мог понять, что происходит. Флибустьеры, громко хохоча, тычками загнали человек триста в собор, остальные разбежались куда глаза глядят. Индейцы тяжелым взглядом смотрели на своих вчерашних истязателей. Они не смеялись. Нападавшие не потеряли ни одного человека. Губернатора пока не могли сыскать.