Пираты, корсары, флибустьеры

Сенегальская компания занималась работорговлей – доставляла негров Западной Африки на Антильские острова. Это было солидное предприятие – то, что сегодня называют «фирма», – с безупречной репутацией в деловом и банковском мире. Предположение, что она намеревалась «заправлять всей торговлей» на Антильских островах, было глупой и совершенно безосновательной выдумкой. Ловить рыбку в мутной воде куда лучше, чем в зеркально чистом источнике. А мутить воду во Флибустьерском море было кому.

– Сенегальская компания похлеще Вест-Индской! Ее приказчики будут с нами обращаться как с невольниками! Все передохнем с голоду!

Громче всех кричали обитатели селения Кап-Франсэ на Тортуге. Вооруженные группы ездили на лодках из порта в порт поднимать народ. Они еще не кричали: «Да здравствует свобода! Да здравствует республика!» – пока они требовали: «Долой компанию!» Но фактически они мечтали – не всегда сознательно – об учреждении республики Тортуга – Санто-Доминго. Все исходившее от имени королевской власти было им ненавистно.

«Твердое поведение кавалера де Пуансэ позволило подавить бунт, не дав возникнуть общему мятежу». За скупыми строчками этой реляции встает умелая линия поведения, ловкие дипломатические ходы. Губернатор экзотической колонии, насчитывавшей всего несколько тысяч человек, проявил недюжинное дарование государственного деятеля. Правда, Пуансэ пользовался опытом своего дяди и предшественника, у которого он почерпнул немало, но следует признать, что обстоятельства в его правление сложились тяжелее, чем во времена д’Ожерона.

История учит, что платой за усилия часто бывает неблагодарность, и Пуансэ не тешил себя иллюзиями. Но все же, когда в июле 1681 года он ознакомился с прибывшими из Парижа декретами короля касательно колонии, они прозвучали для него как гром среди ясного неба. Во-первых, вопреки обещаниям Белинзани откуп на табак не только сохранялся, но и усугублялся. Плантаторов обязывали сдавать заготовителям определенное количество табака по твердым ценам (установленным самими откупщиками), иначе они облагались штрафами. Во-вторых, ужесточались правила монопольной торговли Вест-Индской компании: отныне она, и только она одна могла скупать все колониальные товары. Нарушение влекло за собой самые серьезные санкции. В-третьих, флибустьерам предписывалось прекратить нападения на испанские корабли; вольные добытчики должны были безотлагательно заделаться обывателями, что фактически означало стать крепостными монополии.

Кавалер де Пуансэ объявил об этих невеселых новшествах 21 июля 1681 года. То, что бунт не вспыхнул сразу, объясняется двумя причинами. Колонисты уже поняли, что эмиграция на Кюрасао и Ямайку оставалась для них единственным выходом. С другой стороны, губернатор, обнародовав новые эдикты, сообщил, что немедленно отправляется в Париж, чтобы убедить министра Кольбера смягчить их.

Достучаться до Людовика XIV ему не удалось. «Король-солнце» готовился перевести свой двор в Версаль. Придворные, не щадя сил, славили прозорливого, умного и неотразимо красивого государя. Немудрено, что в этом льстивом хоре затерялась жалоба губернатора крохотной, забытой богом колонии на другом конце света. Кавалер де Пуансэ возвратился в мае 1682 года на Тортугу в полнейшем унынии. Он исчерпал все свои возможности.

За год положение в колонии еще ухудшилось. В Бас-Тере стояли заколоченные дома и лавки, повсюду чувствовалось полнейшее запустение. За городом вид был еще тяжелее: буйная тропическая растительность опутала недавно отвоеванные человеком угодья, там и тут чернели обгорелые фермы и надворные постройки: колонисты, уезжая, поджигали свои владения… Смерть кавалера де Пуансэ не заставила себя ждать. Он умер от горечи, глядя, как рушится дело его рук, от сознания полного своего бессилия. Смерть иногда бывает единственным выходом из игры.

Купцы почти не появлялись на Тортуге. А флибустьеры? О них разговор особый. Попытка монарха обратить тигров в овец вызвала у вольных добытчиков бурю насмешек. И среди громких голосов, вырывавшихся из огрубелых глоток, явственно слышался хохот Грамона.

Фамилию свою он произносил «Гранмон», как все уроженцы юго-запада Франции, где любая гласная звучит через нос. Наверное, поэтому в некоторых источниках сохранилось такое написание. Но это – несущественная деталь. Биография Грамона разворачивается стремительно, подобно пьесе Лопе де Вега.