Пираты, корсары, флибустьеры

Бредя в надвигавшихся сумерках по заболоченному берегу лагуны навстречу испанцам, Дюкас вслушивался в реплики, которыми обменивались в сердцах вольные добытчики:

– Нас погнали прочь, а сами кинулись в город…

– Кому достанется добыча? Господам офицерам короля.

– Нас проведут как пить дать!

Они шагали, увязая местами по щиколотку и с трудом вытягивая сапоги из грязи. Прошел час, потом другой. Где же испанцы? Их не было ни у лагуны, ни в прибрежном лесу. Вся эта история начинала принимать подозрительный оборот.

Дюкас возвратился в Ихимани и доложил обо всем Пуанти.

– Хорошо, – сказал барон. – Пусть ваши люди возвращаются в лагерь и отдыхают.

Флибустьеры метали громы и молнии. Дюкасу удалось успокоить их лишь сообщением, что Пуанти поручил ему лично вести наутро переговоры с губернатором о сдаче Картахены.

– Я вас никогда не обманывал и не обману на сей раз, – добавил он.

Да, они доверяли ему. К вечеру 3 мая Дюкас возвратился из Картахены с готовым соглашением. Оно было собственноручно подписано губернатором, что, кстати, умели делать далеко не все благородные господа того времени; затейливый росчерк тянулся за его именем – граф Уньес де Лас Риос.

Условия были следующие.

Губернатор мог покинуть крепость со всеми солдатами и офицерами при оружии, с развернутыми знаменами и под барабан, забрав с собой четыре орудия.

Вся денежная наличность доставалась барону де Пуанти в качестве главнокомандующего войсками французского короля. Движимое и недвижимое имущество всех отсутствующих или покинувших крепость также становилось собственностью барона де Пуанти. Жители, пожелавшие остаться в Картахене, сохраняли свое имущество и привилегии – кроме денег, которые надлежало сдать, – и отныне считались подданными короля Франции.

Церкви и монастыри оставались в неприкосновенности.

Испанский губернатор долго воевал за этот последний пункт. Дюкас опасался, что он вызовет кислую гримасу у барона, но тот, внимательно выслушав зачитанный ему вслух документ, согласно кивнул.

Как жаль, что в Картахене 6 мая не оказалось художника, чтобы запечатлеть выход испанцев из крепости. Военный парад являл нелепую в своей торжественности церемонию, одинаково триумфальную как для победителей, так и для побежденных.

Пуанти, все еще страдавший от раны, велел взгромоздить себя вместе с креслом на коня. По его приказу французские войска выстроились по обе стороны ворот двумя шеренгами лицом друг к другу. Флибустьеров вызвали из лагеря, для того чтобы усилить впечатление.

Из уважения к дамам испанское шествие открыли супруги офицеров в сопровождении детей и рабынь. Элегантно одетые гарнизонные красавицы плыли под зонтиками, которые держали над ними негритянки, – время еще только перевалило за полдень и дождь не капал, но зонтик был символом их общественного положения. Торжественность момента не мешала им стрелять глазами в сторону бравых победителей. Они еще не знали, что Пуанти разместил при выходе на дорогу заставы с наказом обыскивать всех без исключения. Барон, превозмогая боль от неудобного сидения в кресле верхом, подкручивал усики, обозревая чернооких испанок.

Ближе к трем часам раздалась барабанная дробь и разодетый в пух и прах губернатор показался на лошади во главе своего войска в две тысячи человек, маршировавшего с развевающимися знаменами и штандартами. Он отсалютовал шпагой Пуанти, тот ответил на приветствие, оба командующих обменялись несколькими вежливыми фразами, после чего граф Уньес де Лас Риос двинулся дальше за знаменосцем. Позади везли четыре орудия, остальные ему пришлось оставить «из-за недостатка тягловой силы».

Вскоре начал накрапывать дождь. Пуанти велел снять себя с коня: лицезреть процессию гражданских лиц, решивших уйти с войсками, ему было неинтересно. Шествие замедлилось, поскольку на заставах не успевали обыскивать уходивших. Вечером примчался посыльный с сообщением, что у застав участились инциденты, часть гражданских пыталась проскользнуть мимо под покровом темноты.

– Пусть перестанут обыскивать и побыстрее пропустят всех, – распорядился барон. Ему не терпелось войти в покоренный город.

Конец церемонии оказался смыт проливным дождем. Барон приказал отнести себя в кафедральный собор и начать богослужение. Пуанти восседал в кресле в окружении факельщиков прямо перед аналоем. Испанские певчие драли глотку так, будто славили победу своего оружия, тревожно глядя на плотные ряды французских военных, заполнивших храм. Они обратили внимание, что Пуанти отвел гардемаринам места, полагавшиеся у испанцев лишь капитанам и адмиралам. В соборе присутствовала делегация флибустьеров. Дюкас добился, чтобы сотне его людей разрешили войти в город; остальным было приказано оставаться под стенами. Естественно, этот запрет вызвал недовольство. Адъютант доложил барону, что разбойники угрожают взять город силой.

– Передайте им следующее…

Офицер отправился объяснять флибустьерам, что их оставили снаружи только из-за того, чтобы не перепугать насмерть жителей Картахены: репутация пиратов говорила сама за себя.