Пираты. Рассказы о знаменитых разбойниках

Когда я посетил Сото в мавританском замке, где его содержали, он сидел в холодной, узкой, убогой камере на соломенном тюфяке и ел с оловянной тарелки свою простую еду. Я подумал, что он скорее вызывает жалость, чем желание отомстить; он был сильно измучен болезнью и сломлен страданиями, но сохранил свою дружелюбную, открытую и добрую манеру разговора. Сото был не прочь поболтать со мной, что было для него совершенно нехарактерно. Он говорил о своем длительном заключении, пока на его глазах не показались слезы, и с удовлетворением отзывался о приближении суда; но главное качество его характера, а именно свирепость, вспыхнуло в его маленьких, пронзительных черных глазках, когда я собрался уходить. Он с такой ненавистью отзывался о начальнике военной полиции, своем главном страже, что я подумал, будто жажда крови в его душе еще не угасла. Его поведение было совсем другим, когда он появился в зале суда, – мне показалось, что он снова превратился в прежнего Сото, о котором мне столько рассказывали. Он стоял, выпрямившись во весь свой рост, и сохранял спокойствие; говорил сильным голосом, внимательно следил за ходом суда, иногда задавал вопросы свидетелям и в завершение выразил протест против приговора. Порой он заговаривал с полицейскими, охранявшими его, а порой демонстрировал пренебрежительное отношение к своему положению, хотя ему это плохо удавалось. Даже здесь проявилось главное свойство его ума; когда переводчик начал свою работу, он заговорил слишком педантичным и аффектированным языком; Сото его перебил и так нахмурил лоб, что переводчик испугался. «Мужчина, я вас не понимаю; говорите, как и все, по-испански, и я вас выслушаю». Когда ему предъявили кортик, принадлежавший мистеру Робертсону, чемодан и одежду, снятую с мистера Гибсона, и карманную книжку с записями, сделанными рукой несчастного капитана «Утренней звезды», и сказали, что все было найдено в его комнате; когда служанка таверны показала, что видела кортик, лежавший под его подушкой, каждое утро во время уборки его кровати; когда перед ним предстал его собственный чернокожий раб, между двумя восковыми свечами выражение лица этого негодяя предстало в истинном свете – не угнетенное, не грустное, но живое и сердитое. Когда же терпеливым и почтенный губернатор сэр Джордж Дон вынес ему справедливый приговор, он посмотрел на него волком и сохранил ужасное молчание, которое было красноречивее слов.

До самого дня накануне казни преступник упорствовал в том, что он невиновен, и заявлял, что его осудили несправедливо, но неизбежность казни и голос религии наконец заставили его смириться. Он полностью признал свою вину и искренне раскаялся, отдал тюремщику лезвие бритвы, которое спрятал в подошве своей туфли, признавшись, что хотел добавить к своим преступлениям еще и самоубийство, и, по-видимому, стал уже ждать тот момент, когда он предстанет перед Создателем.

Я присутствовал на его казни, и мне кажется, не было более раскаявшегося в своих грехах человека, чем Сото. Он не проявлял никаких признаков страха: твердым шагом шел за погребальной повозкой, смотрел то на гроб, то на распятие, которое держал в руках. Он часто прижимал этот символ божественности к своим губам, повторял молитвы, которые шептал ему в ухо священник, и, по-видимому, думал только о том мире, в который ему предстоит войти. Виселицы стояли на берегу и были обращены в сторону нейтральной территории. Он поднялся на телегу столь же твердо, как и шел за ней, и поднял лицо к небесам, откуда падал дождь, и лицо его было спокойным, отстраненным и невозмутимым. Увидев, что веревка висит слишком высоко, он храбро встал на гроб, сунул в петлю голову и, глядя на колесо, совершившее первый оборот, прошептал: «Прощайте все» – и наклонился, чтобы побыстрее упасть.

Его черный раб стоял на батарее, с дрожью наблюдая за смертью господина, которая положила конец ужасному ряду событий. Он дал себе слово, что, вернувшись домой, расскажет своим африканским соотечественникам об «ужасах» европейской цивилизации. Чернокожий мальчик был оправдан в Кадисе, а люди, бежавшие в Карракас, а также те, кто был арестован после кораблекрушения, были осуждены и казнены. Их четвертовали, а куски тел, в назидание другим пиратам, развесили на крючьях.

Гибралтарская скала

Приключения капитана Роберта Кида