– М-м-м… – Родим озадаченно качнул головой. – Слушай, а почему я-то? Здесь, на станции – немецкий спецназ. Шикарные парни, здоровенные красавцы, как раз тебе под стать – я видел. Да и не советовал бы тебе избавляться от этого твоего, как ты его называешь, уязвимого места подобным образом. Есть же психологи, медици…
– Нет! – резко оборвала его Грейс. – Никаких психологов и всего такого. Никого, кто потом мог бы доложить им об этом для внесения в досье! Только ты и я. И всё! К тому же, – Грейс зло усмехнулась, – ты идеально для этого подходишь: ты мне категорически не нравишься, я тебе категорически не нравлюсь…
– Ты мне очень нравишься, радость моя, – заметил Родим. – Как женщина, я имею в виду.
– Вот именно! – горько фыркнула Грейс. – Ты грязный самец и мужешовинистическая свинья, думающая только о совокуплении. С кем угодно женского пола. Ты – невероятный подонок и последний человек в галактике, с которым я согласилась бы лечь в постель. Поэтому трахни меня, Песец. Как это у вас, русских, говорят: клин вышибают клином… – Пестрецов напрягся и с опаской посмотрел на нее, но она не стала переходить на былинный русский и продолжала все так же на интерлингве: – Короче, если я смогу переспать с тобой, то смогу уже и с кем угодно другим: с любым уродом, инвалидом, бомжом, пиратом… Поэтому просто заткнись и трахни меня. Пожалуйста…
– Женщины у меня давно не было, – сухо предупредил Родим. – Так что послушать твои вопли счастья сбежится полкорабля.
– Заткнись. Просто заткнись.
– Ну, заходи.
Полтора часа спустя Грейс лежала на спине, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами и боясь повернуть голову, чтобы не встретиться взглядом с лежащим рядом… мужешовинистом, грязной похотливой свиньей и вообще отвратительным типом, от которого ее буквально тошнило… Или уже нет?! Она не по-ни-мала, что с ней творится! Всё было не так, как рассказывали. Совсем не так…
«Мужчина никогда не сможет доставить женщине такого удовольствия, какое может доставить женщина женщине!» Ха! Да такого, что она только что испытала, Грейс не испытывала еще ни с кем. Ни с Маргарет, ни с малышкой Молли, ни даже с Амайей Кастемерон, которая первая открыла ей радости любви и навсегда поселилась в ее сердце. Как такое могло быть? Как?! Она что – грёбаная скрытая натуралка, что ли?!
– Кхм, – лежавший рядом партнер смущенно кашлянул. – Прости меня, конечно…
Настороженно сжавшаяся Грейс пару мгновений осознавала сказанное, а затем резко развернулась и уставилась на… э-э-э… партнера, так скажем.
– За что?!
Родим несколько мгновений молча смотрел на нее, а затем поднял руку и нежно погладил девушку по щеке.
– Понимаешь… я это… ну, не могу по-жесткому с женщинами. Как тебе надо. – Он вздохнул. – Особенно с теми, которые нравятся…
– В смысле – с женщинами? – Грейс внезапно почувствовала, как ее охватывает негодование. – То есть ты со всеми так? Со всеми?!
– С кем со всеми-то? – удивился Родим. – Ты думаешь, я тут из кровати в кровать прыгаю, что ли? На хрен мне сдалось такое удовольствие!
– Но-о-о… – фрау Кюнхакль удивленно уставилась на него. – Вы же это… похотливые самцы! Вы же без этого не можете! Это же ваша природа!..
– А вы – самки, – усмехнулся Песец. – И что? Как природа, работает? Под каждого самца тянет или хотя бы через одного?.. – Он вздохнул. – Сколько же у тебя в голове всякой чепухи, милая. Похоть – это животное. А человеку Господь разум дал. И любовь. Без любви этим заниматься – как жвачку жевать. Сначала клубничка-малинка, но очень недолго, а потом резина резиной. И как с такой резиной жизнь жить? Как детей растить?..
Грейс снова упала на спину и уставилась в потолок. Похоже, ей многое предстоит обдумать. Хотя кое-что стало понятно уже сейчас.
– А я, похоже, би, – задумчиво произнесла она.
– Да какая еще, к чертовой матери, би-би! – неожиданно взвился Родим. – Нормальная натуралка, просто с засранными мозгами!
– Чё это – с засранными-то? – осторожно удивилась немка.
– Да у вас же из каждого утюга вещают, что спать с человеком своего же пола – страсть как модно, приятно и высококультурно! Видал я, как у вас нормальные девки к девкам льнут, а парни к парням, только чтобы попробовать – не упускают ли чего интересного…
– Это генетика! – возмутилась Грейс и тут же перешла на свой «рязанский», видимо, чтобы русскому было понятнее: – Если баба бабу голубит, то это у ей, значить, гены такия! Уродилась она таковой, рыбонька моя, перевоспитать не можно!
– И это вам тоже вдолбили. Я вон и гляжу на тебя, прямо сплошная не перевоспитываемая генетика… – неодобрительно пробурчал Песец. – Как орала-то от счастья, помнишь?
Фрау Кюнхакль слегка порозовела. Да уж, что было то было…