Пироги и пиво, или Скелет в шкафу

Рой расхохотался, а миссис Дриффилд поднесла руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.

– О, мистер Эшенден, вы уж слишком. В конце концов, будем называть вещи своими именами – ведь она была нимфоманкой.

– По-моему, это очень глупое слово, – сказал я.

– Ну хорошо, скажем иначе – вряд ли она была такая уж хорошая женщина, если могла так поступать с бедным Эдуардом. Конечно, все вышло к лучшему: если бы она не сбежала от него, ему пришлось бы нести крест до конца своих дней, и с этим бременем он никогда не достиг бы такого положения. Но факт остается фактом: она изменяла ему на каждом шагу. Я слышала, что это было совершенно распутное создание.

– Вы не понимаете, – сказал я. – Она была очень простая женщина. У нее были здоровые и непосредственные инстинкты. Она любила делать людей счастливыми. Она любила любовь.

– Вы называете это любовью?

– Ну хорошо, акт любви. Она была страстной по натуре. Если ей кто-то нравился, для нее было вполне естественно спать с ним. Она об этом даже не задумывалась. Это был не порок и не распущенность – это была ее природа. Она отдавалась так же естественно, как солнце излучает тепло, а цветы – аромат. Это не сказывалось на ее характере: она оставалась искренней, неиспорченной и бесхитростной.

У миссис Дриффилд был такой вид, будто она проглотила ложку касторки и теперь, пытаясь избавиться от ее вкуса, сосет лимон.

– Я этого не понимаю, – сказала она. – Но должна признаться, я никогда не понимала, что Эдуард в ней находил.

– А он знал, что она путается с кем попало? – спросил Рой.

– Уверена, что не знал, – быстро ответила она.

– Вы считаете его большим дураком, чем я, миссис Дриффилд, – сказал я.

– Тогда почему он с этим мирился?

– Думаю, что это я могу объяснить. Видите ли, она была не из таких женщин, которые внушают к себе любовь. Только привязанность. Ее было глупо ревновать. Она была как чистый глубокий родник на лесной поляне – в него божественно приятно окунуться, но он не становится менее прохладным и прозрачным от того, что до вас в нем купались и бродяга, и цыган, и лесник.

Рой снова засмеялся, и на этот раз миссис Дриффилд не скрывала натянутой улыбки.

– Вы очень комичны в таком лирическом настроении, – сказал Рой.

Я подавил вздох. Я заметил, что люди обычно смеются надо мной как раз тогда, когда я серьезнее всего, и в самом деле, перечитывая через некоторое время отрывки, написанные мной от всего сердца, я сам испытываю побуждение смеяться над собой. Наверное, в откровенном чувстве есть что-то нелепое, хотя я не могу себе представить, почему это так, если только сам человек, эфемерный обитатель крохотной планетки, со всеми его горестями и стремлениями, не есть всего лишь шутка вечного разума.

Я видел, что миссис Дриффилд хочет меня о чем-то спросить, и это повергает ее в некоторое замешательство.

– А как вы думаете, принял бы он ее, если бы она захотела вернуться?

– Вы знали его лучше, чем я. По-моему, нет. Я думаю, что, испытав какое-то чувство, он терял интерес к человеку, это чувство вызвавшему. Я бы сказал, что бурные порывы эмоций странно сочетались у него с крайней бессердечностью.

– Не понимаю, как вы можете так говорить, – вскричал Рой. – Это был добрейший человек из всех, кого я знал!

Миссис Дриффилд посмотрела мне в глаза и потупила взгляд.

– А интересно, что случилось с ней после того, как она уехала в Америку, – сказал Рой.

– По-моему, она вышла замуж за Кемпа, – сказала миссис Дриффилд. – Я слышала, что они жили под другой фамилией. Конечно, здесь они больше не показывались.

– Когда она умерла?

– О, лет десять назад.

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– От Гарольда Кемпа, его сына; у него какое-то дело в Мейдстоне. Эдуарду я ничего не говорила. Для него она умерла уже много лет назад, и я не видела никакого смысла напоминать ему о прошлом. Всегда полезно поставить себя на место другого, и я сказала себе, что, будь я на его месте, я не хотела бы, чтобы мне напоминали о печальном эпизоде моей юности. Ведь я была права?