Пироскаф «Дед Мазай»

— Том… Я, может быть, порой чересчур фантазирую, но сейчас говорю совершеннейшую правду. Том, я даю капитанское слово… — он поднёс пальцы к козырьку. — Вы с Катей обязательно увидитесь…

Слезы высохли в один миг.

— Да?! А скоро?!

— Не могу сказать, скоро ли. Но этим летом — точно…

Была ещё тысяча вопросов. И Сушкин собрался залпом выпалить их в дядю Поля. Но другой залп, снаружи, потряс пироскаф «Дед Мазай». Капитан и Сушкин рванулись на палубу.

Адмирал Дудка

Всё, что угодно ожидали увидеть они, только не такое.

Зажимая пироскаф с двух бортов, его догоняли два парусника. Вид у парусников был старинный, неуклюжий и такой, про который говорят «расхристанный». Грязные паруса — не только белые, но и рыжие и даже чёрные — пестрели заплатами. И раздувались пузырями. На реях и на вантах махали руками и болтали ногами свирепые дядьки во всяком рванье. По сравнению с ними щетинистый и ободранный Платоша выглядел джентльменом. Кстати, он был на палубе и сообщил, что «эти придурки только что вывернули из-за вон того мыса и сразу шарахнули из пушки».

— Р-л-романтика, — хладнокровно высказался Дон. Бамбало выразился точнее:

— Хулиганство. — Страусиные головы торчали из рубки.

— Дядя Поль, неужели пираты?! — Сушкин не знал, пугаться или радоваться.

— Да ну, чушь какая, — поморщился капитан. — Дешёвый трюк. Аттракцион для туристов… Хотя откуда здесь туристы?

— А откуда пир-л-раты? — сказал Дон.

Капитан помрачнел:

— Пираты бывают откуда угодно…

То, что это не трюк и не аттракцион, подтвердилось в ту же минуту. На парусной посудине, которая шла слева и сзади, снова грохнула пушка. Ядро пробило верх широкой чёрно-зелёной трубы выше нарисованного зайчонка. Железная кружевная корона покривилась. Пироскаф густо задымил — видно, от неожиданности. Сушкин присел и, кажется, даже прижал к ушам ладони (колечко было горячим). Ободранные мужики на парусниках радостно завопили и засвистели, махая тесаками музейного вида.

— Ребята, рупор! — приказал капитан. Страусиный клюв протянул из окна рубки мегафон.

— Эй, на корытах! Вы что, спятили?! — заорал капитан. И добавил несколько слов — наверно, от сильного раздражения (мы их не приводим).

К этому времени правый парусник слегка обогнал «Деда Мазая», и его высокая корма с балкончиками находилась сбоку от рубки пироскафа. Как говорят, «на траверзе». У кривой балюстрады появился тип в лиловом камзоле и треуголке с галунами. Он был длинный и тощий, но с большущим животом, и походил на удава, проглотившего украденный со школьного подоконника глобус. Явно предводитель. Над ним колыхался поднятый у кромки заднего паруса флаг. Размером с театральный занавес. Разумеется, чёрный и с костлявой рожей. Под рожей были намалёваны скрещённые сабля и сигнальная труба.

У предводителя над широким ртом торчали рыжие тараканьи усы. Он скрестил руки над животом-глобусом и закричал неожиданно тонким голосом:

— Я адмирал каперской эскадры Кувшинного залива Уно Бальтазавр Дудка. Предлагаю спустить флаг и сдаться!

Капитан Поль тоже скрестил руки. Расстояние сократилось до десятка метров и можно было обойтись без мегафона.

— Я капитан коммерческого грузо-пассажирского судна «Дед Мазай» Поликарп Поддувало! У нас мирные цели, но если ты, Бальтазавр, не прекратишь пиратство, я поддую в твою дудку такую музыку, что она будет играть до заката!

Адмирал Уно Бальтазавр Дудка отвечал с ноткой учтивости:

— Капитан Поддувало, я слышал про вас и знаю, что вы храбрый человек! И готов оказать уважение! Сдавайтесь по-хорошему, тогда мы сохраним вам жизнь и карманные деньги, чтобы вы могли добраться домой с ближайшей станции!

Второй корабль двигался слева и сзади, на расстоянии примерно пяти пароходных корпусов. На нем снова бабахнула пушка. Ядро свистнуло над рубкой, у локатора. Сушкин сдержался, не присел.

— Спускайте флаг и сдавайтесь! — опять завопил адмирал Дудка. — Не вздумайте оказывать сопротивление!

— Что делать капитан? Сдадимся или окажем? — громко спросил Платоша.

— Сперва окажем, — решил капитан Поддувало. — Сдаться никогда не поздно. Дон, возьми с полки ракетницу и дай мне… — Он покачал в ладони ракетницу, похожую на тяжёлый пистолет, и заметил: — Хорошо, что я в парадной форме…

«Ой, а я!..» — ахнул Сушкин. Кинулся в каютку, где ночевал, натянул недавно поглаженные шорты и водолазку с якорем. Насадил на голову бескозырку и поскорее выскочил на палубу — чтобы не подумали, будто он дезертировал. Теперь можно было воевать в достойном виде или, по крайней мере, так же достойно погибнуть (впрочем, о таком варианте Сушкин подумал лишь мельком).